Три дня одной весны - [157]

— А музыкант какой!

Рыжеволосый смотрел себе под ноги. Юноша, не глядя на него, подошел к Курчавому, забрал авоську.

Возбужденные слушатели продолжали делиться впечатлениями.

— Конечно, настоящий артист…

— Нет, он же сказал…

— Да быть того не может.

— Кем бы он ни был, в его руках счастье.

— Ох, если бы я так мог…

— А слыхал, что он сказал старику про его домбры?

— Да, если бы не он, никто бы на них и внимания не обратил.

— На что они нам, домбры! Была бы картошка.

— Эх ты! Так и сгнием на этом базаре, торгуясь из-за десяти копеек…

— Ей-богу, получил удовольствие!

— А какой скромный…

Старик слушал похвалы юноше и своим домбрам и улыбался. Он был счастлив. Ему захотелось познакомиться с молодым музыкантом, и он стал отыскивать его в толпе. Люди почтительно расступались перед хозяином сладкозвучных домбр. Старик всматривался в лица, но юноши нигде не было.

— Где он?

— Ушел, — равнодушно сказал Рыжеволосый.

Курчавый снова включил магнитофон.

Как бы за имя твое

Стать мне рабом не пришлось…

Старик вдруг куда-то заспешил, засуетился. Дрожащими руками стал засовывать в хурджин коврик, домбры и термос.

— Ты куда, старик? Я же хотел купить твою домбру, — пытался остановить его Рыжеволосый.

— На что она тебе? — спросил с издевкой Курчавый. — Все равно играть не умеешь. Я же говорил тебе, купи магнитофон. Будут тебе и песни, и музыка — что душа пожелает.

Рыжеволосый презрительно посмотрел на приятеля и отвернулся. На том месте, где сидел старик, лежала пиала и голубой платок.

— Забыл, глупый…

— Так ему и надо, — сказал Курчавый и потащил приятеля за рукав к автолавке, у которой стал собираться народ.

А в это время старик с хурджином, перекинутым через плечо, быстро удалялся от базара. Прохожие толкали его. Кто-то больно наступил на ногу, однако старик не обращал внимания. Он пытался отыскать в толпе знакомую высокую фигуру. Разноцветные машины, женские наряды, вывески магазинов — все сплелось в сплошное яркое пятно.

«Где же его найти? И зачем он мне? Сказал ведь, что нет у него денег. Эх, деньги! Будь они неладны. И что такое деньги?»

1977

Перевод А. Богатырева.

МАТЬ-МАЧЕХА

1

Она сошла на безлюдном разъезде, затерянном в ночи среди ветра и снега. Окна удаляющихся вагонов осветили крохотный домик дежурного, занесенные склады и еще какие-то неуклюжие строения, которые медленно погрузились во тьму вместе с затихающим перестуком колес.

Старик дежурный, проводив поезд, скрылся в своем обиталище, а женщина все стояла, не отваживаясь шагнуть в охватившую ее черно-белую темень. Наконец она решилась. Подняв воротник пальто, взяла чемоданчик и двинулась в ту сторону, откуда сквозь косую сетку летящего снега тускло просвечивали далекие огни Обраса.

Она шла, слушая скрип собственных шагов. Его временами заглушало ветром, а когда этот одинокий звук снова возвращался, ей чудилось, что это чужие шаги, и она испуганно оглядывалась, но вокруг не было ни души.

Неделю назад Нукра получила от тетушки Халимы телеграмму: «Срочно приезжай, мать больна». Но выехать смогла только вчера, потому что женщина, которой сделали операцию на сердце, была в тяжелом состоянии, и Нукра не имела права оставить ее, пока не убедилась, что кризис миновал. Но что могло случиться с матерью? Осенью она навещала ее, и та была здорова.

Нукра старалась успокоить себя, но сердце ныло, и она шла все быстрее, подгоняемая уже не боязнью, а тоскливым предчувствием близкой и неотвратимой беды.

Мать уехала два года назад — до этого она с Нукрой и ее мужем жила в городе. И хоть во всем был виноват муж, Нукра до сих пор не могла простить себе, что тогда не удержала мать. Ведь она ей дороже и ближе, чем этот мелочный и вздорный человек, теперь, слава богу, бывший муж.

И снова, в который раз, вспомнился день, когда это случилось. Нукра возвратилась из института и сразу почувствовала, что муж не в духе. Дочка играла возле его ног, но он, как бы не замечая ее, сидел насупившись. На вопрос Нукры: «А где мама?» — зло, будто только и ждал, когда она об этом спросит, ответил:

— Я бы и сам хотел знать, где она.

Нукра прошла в комнату, чтобы переодеться. Он последовал за нею и, уже не в силах сдержать раздражение, продолжил:

— Восемь лет я забочусь о твоей матери, кормлю и одеваю ее. Так неужели она не может выполнить мою просьбу — посидеть хоть один день дома? Пока всех соседей не обойдет — не успокоится. Мне это надоело!

Муж был не прав. Целыми днями мать возилась по дому: стирала, варила, смотрела за внучкой. Если и отлучится на минутку, то опять же по делам — в магазин или на базар.

— Что случилось?

— Я договорился со столяром, он должен был на этих днях прийти полировать шкаф. Сегодня, оказывается, пришел, а дома никого нет.

— Договорились бы на какой-то определенный день, — попыталась возразить Нукра.

— Чтоб ей удобней было бегать по соседям?

— Не говорите так, она ведь вам тоже мать, — тихо сказала Нукра.

— Мне — тоже! А тебе-то самой — кто? Мать-мачеха? — с издевкой произнес муж. — Своих нет, так к чужим прилепилась и живет не тужит!

— Как вы можете? — воскликнула Нукра.

Она выбежала из дома и застыла на месте: мать с опущенной головой стояла за Дверью.