Три дня на расплату - [8]

— А может, и не врет. Сама знаешь, те, кто побывал в Чечне, а этот Одинцов был и на первой войне, и на нынешней, все они не от мира сего.

Ольга подошла к окну. Нет, генеральской машины во дворе все еще не было.

— Поговорить бы с Одинцовым, расспросить, каково там сейчас, в Чечне?

— Вот и расспрашивай — это твой хлеб.

Ольга не стала рассказывать Смелякову, что на прошлой неделе попыталась сделать это. Она знала, что остановился Одинцов в том же доме, где жила и умерла жена, — заплачено было за постой до конца полугодия. Хозяин старого двухэтажного деревянного дома, недавно обложенного кирпичом, уже год гостил у сына на Украине, раньше осени возвращаться не собирался, дочь, с которой вел переговоры Одинцов, не была против, чтобы он пожил недельку-другую. Тем более что в отцовском доме она не жила, у нее была своя квартира. Не возражала она и когда во дворе дома появилась огромная, заросшая длинной черной шерстью собака. Одинцов сказал, что пса отдали ему за бутылку водки в городском питомнике. Собака была ростом с теленка, густой хриплый лай наводил страх на округу. Одинцова пес слушался беспрекословно.

С этой собакой Баскервилей — так Ольга нарекла пса с первой секунды — ей пришлось познакомиться. Прежде у Марии она была пару раз, обычно шла без стука, калитка не запиралась. Стучать не имело смысла — от калитки асфальтовая дорожка вела в глубь участка, мимо закрытой половины хозяйского дома: стучи не стучи, кричи не кричи — без толку, в той половине, где жила Маша, а нынче ее муж, все равно не услышат.

Едва Ольга, закрыв за собой калитку, успела сделать шаг, да вряд ли и успела, из-за угла дома выбежала огромная черная собака и молча села перед нею. Ольга чуть двинулась — раздалось тихое, но злое рычание. Она попыталась повернуться назад к калитке, но хорошо, что не сделала этого, — пес явно приготовился к прыжку.

Так и стояла она, оцепенев от страха, пока из дома не вышел Одинцов. «Демон, на место! — властно сказал он. — Это гости. На место!» Пес развернулся, лег у порога и даже не шевельнулся, когда Ольга прошла в дом.

Они, конечно, поговорили, но Одинцов категорически был против, чтобы его имя появилось на страницах городской газеты. И о Маше просил не писать. Но как же не писать, когда город полон разных слухов? «Если вы хорошо относились к ней — не пишите», — только и сказал.

Вот этого сделать Ольга не может. Дружба дружбой, а дело есть дело. Хотя, если честно, разве дружба связывала ее с Машей? Даже и не близкое знакомство.

Она про себя решила, что встретится с Одинцовым еще раз. После того, как пройдут сороковины Шерсткова.

— Ладно, прощай пока, друг Шурик. Про хлеб мой ты вовремя напомнил. Ты-то на выставку придешь?

Смеляков молча смотрел на Ольгу. Она напряглась — знала это молчание. Уже поднявшись со стула, снова села, не отрывая глаз от лица Смелякова.

— Шурик, ну не томи. Честное слово, никому, нигде и никогда не расскажу, пока сам не разрешишь. Ты же знаешь меня!

Смеляков встал из-за стола, плотно прикрыл дверь:

— Сегодня ночью в камере повесился Ляхов.

* * *

Ращинский уже в третий раз поднимался на губернаторский этаж, но в приемной дежурный помощник, извиняюще улыбаясь, снова не пропустил его в кабинет.

— Я еще раз тебе говорю, Минеев сам позвонил мне по прямому.

— Знаю, Николай Семенович, но после он дал поручение никого к нему пока не пропускать.

— А кто там у него?

— Сначала, когда он звонил вам, был Ткаченко. Вы, кстати, в курсе, что он с сегодняшнего дня председатель правительства? А сейчас там Сергеев. Нет-нет, не депутатский Сергеев, а милицейский, Виктор Иванович.

Ращинский присел в кресло. Он знал, с какой информацией мог быть у губернатора начальник областного УВД. Плохо, что генерал опередил его. И совсем плохо, что эта встреча проходит без его, Ращинского, участия.

Большие часы в приемной показывали без пяти час.

— Обедать будет где? — спросил он помощника, кивая на кабинетную дверь.

— У себя. Заказано на двоих.

«Так, — подумал Ращинский, — если через пять минут генерал не выйдет, можно не просиживать здесь штаны: губернатор всегда обедал точно по часам. Домой уезжал крайне редко, и не потому, что это отрывало его от работы: лишний раз видеть Клавдию стало для Минеева, особенно в последнее время, тяжелой обязанностью».

Дверь губернаторского кабинета приоткрылась, вышел, отдуваясь и вытирая платком красное лицо, генерал Сергеев.

— Привет, — кивнул он Ращинскому. — Тебя ждет, заходи.

Минеев разговаривал по телефону; увидев Ращинского, указал рукой на кресло.

— Вопрос этот не обсуждается, — холодно проговорил он. — Тебя на выставке быть не должно.

Губернатор положил трубку, минуты две молчал, явно сдерживая раздражение. Глянул на Ращинского:

— В курсе, что ночью произошло?

Тот кивнул.

— Ну, и что теперь?

Ращинский достал сигарету:

— Думаю, это нам на руку.

— Говоришь, на руку? Это было бы так, если бы проклятые негативы легли мне на руку, если бы находились у меня, а не неизвестно где. — Он ударил ладонью по столу. — Как провалились!

Глянув на телефон, по которому только что говорил с женой, Минеев желчно усмехнулся:

— Я, в отличие от тебя, Николай, не исключаю вариант, что они где-нибудь в моем собственном доме.