Три цвета белой собаки - [2]

Глава первая

С тех пор, как мы с Аней выпили по бокалу шампанского за наш развод и разъехались по разным домам, я перестал планировать поездки загодя. Легкий на подъем, я и раньше был готов сорваться в дорогу после второй чашки послеобеденного ристретто — взбудораженный кофеином и волнующей перспективой оказаться через пару часов в другом городе, с другими людьми, улицами, запахами, звуками и вкусами. Органолептика в этом моем спонтанном путешествии менялась так, что нередко появлялось ощущение другой реальности — словно я приезжал в другое измерение, где светило чужое солнце и время текло по-иному. Эта щекочущее воображение иллюзия обычно возникала, когда я проводил за рулем часов шесть-восемь без остановок, ни о чем не думая, часто даже не включая музыку. А если еще дорога была более-менее спокойной, я быстро впадал в приятный транс и мчался, свободный от всех обязательств, по шоссе, которое я называл анизотропным с легкой руки жены (мы с ней оба любили Стругацких).

Аня раздражалась. «Снова тебя тянет на анизотропное шоссе?» — бросала ядовито, не веря, что мне вдруг позарез нужно повидаться со школьным другом или уехать на переговоры с деловым партнером. И правильно не верила: в последний момент я сочинял причины, по которым мне нужно срочно уехать, понимая, что выйти за дверь без объяснений будет хамством, а Аня этого не заслуживала. Не знаю, подразумевала ли она то, что я каждый раз могу не вернуться (иначе к чему бы эта метафора — анизотропное шоссе?), думала ли, что еду кувыркаться с любовницей, страдала ли. Она никогда не проверяла, где я, с кем я, за что я ей буду благодарен до конца жизни. «Почему анизотропное? — однажды спросил я. — Ведь у Стругацких оно ведет в прошлое». — «Потому что однажды ты вернешься совсем другим человеком», — загадочно ответила жена, и я счел этот пассаж красивой банальностью. А образ анизотропного шоссе, ведущего только в одну сторону, мне очень понравился.

Анины подозрения насчет моих вояжей были безосновательными. Я срывался в свои короткие, на два-три дня, путешествия совершенно один и не искал в других городах плотских утех. Меня манила сама возможность взять и изменить привычный порядок вещей, оказаться в новых обстоятельствах. Я возвращался домой как после спа-процедур, лимфодренажа и детокса: свежий, подтянутый, с легкостью в теле и мыслях. Наверняка Аня думала, что я был с женщинами. Но — не спрашивала. Только отстранялась, когда я наклонялся поцеловать ее за ухом, и презрительно хмыкала, когда я от полноты чувств принимался подпевать песенке из радио.

Чтобы избежать эффекта спонтанности, который обижал жену и наводил ее на мысли о моих изменах, я стал планировать поездки — говорил Ане, что через неделю, скорее всего, уеду на переговоры. «Куда?» — интересовалась жена, и я называл город, а потом наступал момент отъезда, и я понимал, что хочу уехать в другое место, и менял маршрут, и чувствовал себя нашкодившим подростком. Эта необходимость — заранее сообщить жене, затем уехать именно в этот день, и тайная смена маршрута — все это снижало градус радости, замусоривало чистоту ощущения иной реальности.

Если честно, подозрения жены не были беспочвенными. В моей жизни были другие женщины. Но я не соврал: я никогда не ездил с любовницами в эти медитативные автомобильные поездки. Летал за границу — да. Встречался в люксовых отелях и в мастерских знакомых художников — да. Но в машине, несущейся по анизотропному шоссе, я всегда был один.

* * *

С Аней мы учились в одном классе престижной киевской школы на Печерске. Отцы наши работали на ответственных должностях в ЦК Компартии Украины и были в товарищеских отношениях. Мама моя была ведущим специалистом по газодобыче, Анина — художница. Этим можно объяснить фанатичное увлечение жены искусством: еще с малых лет она вырезала из журнала «Огонек» фото картин знаменитых живописцев. Моя мама хотела, чтобы я стал знаменитым физиком, но с точными науками я не дружил, сплошные трояки по физике, математике, химии. Зато по истории, географии, английскому был отличник. У Ани все ровно было — получила золотую медаль.

Мы много общались вне школы: родители брали нас, когда шли друг к другу в гости. Особенно нас сблизила любовь к чтению, Аня так вообще близорукость заработала, читая по ночам с фонариком. Нам было интересно вместе: обсуждали прочитанные книги, ходили в кино, театры, музеи. Вместе готовились к поступлению в университет на цековской даче. Естественно, подготовка эта перешла в юношеский секс, столь же страстный, сколь и неумелый.

Аня — высокая, стройная, зеленые глаза, длинные темные волосы — привлекала внимание парней, и ее привлекательность усиливалась высоким положением отца.

Я тоже отличался ростом — 190 см, но из-за этого сутулился, что существенно портило внешность. Только с годами тренеры по фитнесу, массажисты, подруги объяснили, что таким ростом нужно гордиться.

Аня влюбилась в меня еще лет в двенадцать, я это увидел не сразу, после того как друзья посоветовали обратить внимание. Было лестно. Жизнь в одной среде, семейная интеллигентность, общие интересы, первый секс — все это привело к раннему браку. Мы поженились, когда нам было по 22. Университет, аспирантуры, защиты диссертаций, научно-преподавательская деятельность — все понятно и размеренно, даже слишком. Родилась дочка Лиза, а родители все еще нам помогали.