Три часа между рейсами - [44]

— Миссис Гиффорд?

Она включила свет на крыльце и, широко открыв глаза, всмотрелась в гостя. Затем сквозь озадаченное выражение лица проявилась улыбка.

— Дональд, это и впрямь ты! Все мы меняемся со временем. Как здорово, что ты меня навестил!

Когда они вошли в дом, в каждой их фразе рефреном звучало: «Сколько лет!» — и Дональду стало как-то не по себе. Отчасти из-за воспоминания о их последней встрече — она тогда проехала мимо на велосипеде с таким видом, будто его знать не знает, — а отчасти из боязни, что им будет не о чем говорить. Это как на слете университетских однокашников — но там утрата прежних связей не так ощутима в обстановке нарочито шумного веселья. Здесь же он с ужасом осознал, насколько тягостным и пустым может оказаться предстоящий час, и тогда решился пойти ва-банк:

— Ты всегда была привлекательной, но я, признаться, не ожидал увидеть тебя такой красавицей.

И это сработало. Своевременное признание того факта, что оба они стали другими, вкупе со смелым комплиментом разом превратило двух испытывающих неловкость друзей детства в парочку интересных незнакомцев.

— Как насчет бокала виски с содовой? — спросила она. — Нет? Только не подумай, будто я стала тайной алкоголичкой. Просто выдалась грустная ночь. Сегодня должен был приехать мой муж, но он позвонил и сказал, что задержится еще на пару дней. Он у меня очень славный, Дональд, и собой недурен, что и говорить… Кстати, похож на тебя, в том числе цветом волос… — Тут она запнулась. — Мне кажется, у него в Нью-Йорке кто-то есть, но точно сказать не могу.

— Глядя на тебя, в это просто не верится. — сказал он, чтобы ее подбодрить. — Я провел в браке шесть лет и одно время мучился такими же мыслями. Но однажды взял и отбросил их раз и навсегда. Позднее, когда моя жена умерла, я понял, что поступил правильно. В памяти осталось только хорошее — ничего пошлого, гнетущего или стыдного.

Она слушала очень внимательно, а потом и с участием.

— Сожалею, что так вышло, — сказала она и выдержала необходимую паузу. — А ты сильно изменился. Ну-ка, поверни голову. Помнится, мой папа однажды сказал: «У этого парня есть мозги!»

— Вряд ли ты с ним согласилась.

— Я была впечатлена. До той поры я считала, что мозги есть у всех вообще. Потому-то мне так запомнилась папина фраза.

— А что еще тебе запомнилось? — спросил он с улыбкой.

Внезапно Нэнси поднялась и отошла на несколько шагов в сторону.

— Ну, это уже нечестно! — сказала она с упреком. — Пусть я была гадкой девчонкой…

— Ничего подобного, — заявил он решительно. — Кстати, вот сейчас я бы не отказался от выпивки.

Пока она наполняла бокалы, стоя к нему спиной, он спросил:

— По-твоему, ты была единственной маленькой девочкой, которая целовалась с мальчишками?

— Не пора ли сменить тему? — сказала она раздраженно, однако тут же смягчилась. — Хотя какого черта! Мы тогда славно веселились. Прямо как в песне.

— На санях катались.

— Точно! И еще тот пикник — кто же его устраивал? Ах да, Труди Джеймс. И во Фронтенаке[84] тогда — да вообще каждым летом…

Дональд лучше всего запомнил зимнее катание, когда он целовал ее в холодные щеки на соломе в углу саней, а она глядела на ледяные звезды в вышине и заливалась смехом. Соседняя парочка повернулась к ним спинами, и он целовал ее шею и уши, но в губы — ни разу.

— Еще была вечеринка у Макков, где все целовались по кругу, но я не смог прийти, потому что болел свинкой, — сказал он.

— Что-то не припоминаю.

— Ты была там, это точно. И тебя там целовали, а я чуть не свихнулся от ревности — никогда потом не ревновал так сильно.

— Странно, что я не помню. Быть может, мне очень хотелось это забыть.

— Но почему? — изумился он. — Мы были вполне невинными детьми. Знаешь, Нэнси, рассказывая жене о своем прошлом, я всякий раз признавался, что любил тебя почти так же сильно, как ее. На самом деле, думаю, моя любовь к тебе была ничуть не слабее. Когда наша семья переехала в другой город, я увез эту любовь, как здоровенную занозу в своем сердце.

— Неужели тебя это так… зацепило?

— Господи, еще бы! Да я… — Внезапно Дональд обнаружил, что они стоят лицом к лицу всего в полушаге друг от друга и он обращается к Нэнси так, будто речь идет не о прошлом, а о настоящем, тогда как она внимает ему с приоткрытыми губами и затуманенным взором.

— Продолжай, попросила она. — Стыдно сознаться, но мне приятно это слышать. Я ведь и думать не думала, что ты тогда так страдал. Мне казалось, что страдаю я одна.

— Ты?! — вскричал он. — А разве ты не помнишь, как отшила меня в магазине? — Он рассмеялся. — Ты показала мне язык.

— Нет, этого я не помню. Я всегда считала, что это ты меня отшил. — Ее рука легко и утешающе опустилась на его предплечье. — У меня где-то наверху лежит старый фотоальбом, давным-давно его не открывала. Пойду отыщу.

Следующие пять минут Дональд провел в одиночестве, занятый двумя мыслями — во-первых, о печальной невозможности согласовать воспоминания разных людей об одних и тех же событиях и, во-вторых, причем с некоторым испугом, о том, что нынешняя, взрослая Нэнси привлекает его ничуть не меньше, чем та маленькая Нэнси из детства. За прошедшие полчаса в нем пробудились чувства, каких он не испытывал после смерти жены и уже не надеялся когда-нибудь испытать вновь.