Три часа между рейсами - [43]

Шрифт
Интервал

— Пожалуй, схожу позову билетера, — пробормотал Рэй.

— Не стоит, поспешила остановить его Элизабет. — Ничего страшного, курят же зрители во французских мюзик-холлах.

— Но там хотя бы есть пепельницы, чтобы загасить окурок. А она, похоже, собирается гасить его о мое колено!

В конце концов женщина бросила окурок на ковер, затоптала его и потом еще долго растирала туфлей. А поскольку дама в подпитии — как и джентльмен в аналогичной кондиции способна сконцентрироваться лишь на чем-то одном, методичная возня с окурком отвлекла ее внимание от Рэя, и второй акт прошел в напряженном молчании.

Когда в зале зажегся свет, из прохода Рэя окликнул знакомый голос. Это был Хэт Милбэнк.

— Привет, Рэй! Добрый вечер, миссис Торренс! Как насчет того, чтобы после театра отправиться в «Двадцать один»?

Тут его взгляд упал на людей, находившихся между ними.

— Привет, Джидж, — сказал он спутнику женщины.

Трое остальных также откликнулись с чуть ли не подобострастной готовностью, называя Хэта по имени; он же ограничился общим кивком в их сторону.

Рэй и Элизабет поднялись и выбрались в проход. Когда Рэй поведал о случившемся Хэту, последний, как и ранее Элизабет, не счел инцидент достойным внимания и перевел разговор на Фиджи, куда он задумал отправиться следующей весной.

Однако на Рэе это все сказалось очень тягостно — он вспомнил, что как раз из-за подобных вещей в свое время решился покинуть Нью-Йорк. Та женщина была скорее правилом, нежели исключением. Ей бы сидеть себе смирно и тихо, не эпатируя публику, но она, смутившись в непривычной обстановке, сочла эпатаж наилучшим вариантом поведения.

…Когда Рэй и Элизабет срочно отбудут к себе на Яву, никто здесь не огорчится их отъезду, кроме разве что Хэта Милбэнка. Элизабет будет слегка расстроена, поскольку ей хотелось посмотреть еще несколько пьес и побывать в Палм-Бич,[82] — а также потому, что пришлось посреди ночи в авральном порядке заниматься упаковкой вещей. Но она поймет все без лишних слов. В каком-то смысле она даже обрадуется, подумав, что Рэя гонит обратно тревога за детей, которых надо спасти и защитить от всех этих ходячих мертвецов цивилизации…

Вернувшись на свои места перед третьим актом, они уже не застали компанию из «Клуба 21». Не появилась эта четверка и позднее по ходу пьесы — игра «Бегите, овечки, бегите» явно пошла по новому кругу.

Три часа между рейсами[83]

Шанс был ничтожный, но у Дональда случилось подходящее настроение: самочувствие в норме, с утомительными делами покончено, в ближайшие часы делать совершенно нечего, — так почему бы не развеяться? Если удастся, конечно.

По приземлении он вышел из самолета в летнюю среднезападную ночь и направился к зданию транзитного аэропорта, внешне напоминавшему павильоны старинных железнодорожных станций. Он ничего о ней не знал: жива ли, осталась ли в этих местах и сохранила ли прежнюю фамилию? Волнуясь все сильнее, он пролистал телефонную книгу в поисках ее отца, который вполне мог скончаться за прошедшие двадцать лет.

Но нет, вот он: судья Хэрмон Холмс, Хиллсайд, 3194.

Женский голос в трубке удивленно среагировал на его вопрос о мисс Нэнси Холмс:

— Нэнси теперь — миссис Уолтер Гиффорд. А кто ее спрашивает?

Дональд повесил трубку, не вдаваясь в объяснения. Он узнал, что хотел, а в запасе имелось всего три часа. Никакого Уолтера Гиффорда он не помнил. Последовало еще несколько мгновений неопределенности, пока он заново листал книгу, — ведь она могла, выйдя замуж, перебраться в другой город.

Но нет, вот он: Уолтер Гиффорд, Хиллсайд, 1191. Кровь снова прилила к побелевшим было кончикам пальцев.

— Алло?

— Здравствуйте. Могу я поговорить с миссис Гиффорд? Это ее старый друг.

— Я слушаю.

Он узнал (или ему почудилось, что узнает) загадочное очарование ее голоса.

— Это Дональд Плант. Когда мы виделись в последний раз, мне было двенадцать.

— О-о-о!

Это прозвучало удивленно-вежливо, но в интонации он не уловил признаков радости или хотя бы узнавания.

— Дональд! — На сей раз в голосе угадывалось нечто большее, чем просто попытка расшевелись свою память. — Когда ты вернулся в город? — И далее, уже с ноткой сердечности: — Где ты сейчас?

— Я в аэропорту. Пробуду здесь лишь несколько часов.

— Ну так приезжай ко мне, повидаемся.

— Но ты, наверно, уже собираешься спать.

— Господи, да нет же! — воскликнула она. — Сижу тут одна, потягиваю виски с содовой. Как возьмешь такси, скажи водителю…

Всю дорогу до ее дома Дональд анализировал этот разговор. Словами «в аэропорту» он как бы намекнул на свою принадлежность к состоятельным слоям общества, могущим себе позволить воздушные путешествия. С другой стороны, одиночество Нэнси могло означать, что она утратила былую привлекательность, а заодно и друзей. Ее муж либо был в отъезде, либо уже лег спать. И еще — поскольку в его воспоминаниях она сохранилась десятилетней девочкой — он был поначалу шокирован упоминанием о виски. Но, сделав поправку на прошедшие годы, улыбнулся — сейчас ей уже около тридцати.

И вот в конце изогнутой подъездной аллеи он увидел миниатюрную темноволосую красавицу, с бокалом в руке стоявшую на фоне света из распахнутой двери. Несколько ошеломленный такой материализацией своих воспоминаний, он выбрался из такси со словами:


Еще от автора Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Ночь нежна

«Ночь нежна» — удивительно красивый, тонкий и талантливый роман классика американской литературы Фрэнсиса Скотта Фицджеральда.


Великий Гэтсби

Роман «Великий Гэтсби» был опубликован в апреле 1925 г. Определенное влияние на развитие замысла оказало получившее в 1923 г. широкую огласку дело Фуллера — Макги. Крупный биржевой маклер из Нью — Йорка Э. Фуллер — по случайному совпадению неподалеку от его виллы на Лонг — Айленде Фицджеральд жил летом 1922 г. — объявил о банкротстве фирмы; следствие показало незаконность действий ее руководства (рискованные операции со средствами акционеров); выявилась связь Фуллера с преступным миром, хотя суд не собрал достаточно улик против причастного к его махинациям известного спекулянта А.


Волосы Вероники

«Субботним вечером, если взглянуть с площадки для гольфа, окна загородного клуба в сгустившихся сумерках покажутся желтыми далями над кромешно-черным взволнованным океаном. Волнами этого, фигурально выражаясь, океана будут головы любопытствующих кэдди, кое-кого из наиболее пронырливых шоферов, глухой сестры клубного тренера; порою плещутся тут и отколовшиеся робкие волны, которым – пожелай они того – ничто не мешает вкатиться внутрь. Это галерка…».


По эту сторону рая

Первый, носящий автобиографические черты роман великого Фицджеральда. Книга, ставшая манифестом для американской молодежи "джазовой эры". У этих юношей и девушек не осталось идеалов, они доверяют только самим себе. Они жадно хотят развлекаться, наслаждаться жизнью, хрупкость которой уже успели осознать. На первый взгляд героев Фицджеральда можно счесть пустыми и легкомысленными. Но, в сущности, судьба этих "бунтарей без причины", ищущих новых представлений о дружбе и отвергающих мещанство и ханжество "отцов", глубоко трагична.


Возвращение в Вавилон

«…Проходя по коридору, он услышал один скучающий женский голос в некогда шумной дамской комнате. Когда он повернул в сторону бара, оставшиеся 20 шагов до стойки он по старой привычке отмерил, глядя в зеленый ковер. И затем, нащупав ногами надежную опору внизу барной стойки, он поднял голову и оглядел зал. В углу он увидел только одну пару глаз, суетливо бегающих по газетным страницам. Чарли попросил позвать старшего бармена, Поля, в былые времена рыночного бума тот приезжал на работу в собственном автомобиле, собранном под заказ, но, скромняга, высаживался на углу здания.


Под маской

Все не то, чем кажется, — и люди, и ситуации, и обстоятельства. Воображение творит причудливый мир, а суровая действительность беспощадно разбивает его в прах. В рассказах, что вошли в данный сборник, мистическое сплелось с реальным, а фантастическое — с земным. И вот уже читатель, повинуясь любопытству, следует за нитью тайны, чтобы найти разгадку. Следует сквозь увлекательные сюжеты, преисполненные фирменного остроумия Фрэнсиса Скотта Фицджеральда — писателя, слишком хорошо знавшего жизнь и людей, чтобы питать на их счет хоть какие-то иллюзии.


Рекомендуем почитать
Калиф-аист. Розовый сад. Рассказы

В настоящем сборнике прозы Михая Бабича (1883—1941), классика венгерской литературы, поэта и прозаика, представлены повести и рассказы — увлекательное чтение для любителей сложной психологической прозы, поклонников фантастики и забавного юмора.


MMMCDXLVIII год

Слегка фантастический, немного утопический, авантюрно-приключенческий роман классика русской литературы Александра Вельтмана.


Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы

Чарлз Брокден Браун (1771-1810) – «отец» американского романа, первый серьезный прозаик Нового Света, журналист, критик, основавший журналы «Monthly Magazine», «Literary Magazine», «American Review», автор шести романов, лучшим из которых считается «Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы» («Edgar Huntly; or, Memoirs of a Sleepwalker», 1799). Детективный по сюжету, он построен как тонкий психологический этюд с нагнетанием ужаса посредством череды таинственных трагических событий, органично вплетенных в реалии современной автору Америки.


Сев

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дело об одном рядовом

Британская колония, солдаты Ее Величества изнывают от жары и скуки. От скуки они рады и похоронам, и эпидемии холеры. Один со скуки издевается над товарищем, другой — сходит с ума.


Захар-Калита

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дороже самой жизни

Вот уже тридцать лет Элис Манро называют лучшим в мире автором коротких рассказов, но к российскому читателю ее книги приходят только теперь, после того, как писательница получила Нобелевскую премию по литературе. Критика постоянно сравнивает Манро с Чеховым, и это сравнение не лишено оснований: подобно русскому писателю, она умеет рассказать историю так, что читатели, даже принадлежащие к совсем другой культуре, узнают в героях самих себя. В своем новейшем сборнике «Дороже самой жизни» Манро опять вдыхает в героев настоящую жизнь со всеми ее изъянами и нюансами.


Сентябрьские розы

Впервые на русском языке его поздний роман «Сентябрьские розы», который ни в чем не уступает полюбившимся русскому читателю книгам Моруа «Письма к незнакомке» и «Превратности судьбы». Автор вновь исследует тончайшие проявления человеческих страстей. Герой романа – знаменитый писатель Гийом Фонтен, чьими книгами зачитывается Франция. В его жизни, прекрасно отлаженной заботливой женой, все идет своим чередом. Ему недостает лишь чуда – чуда любви, благодаря которой осень жизни вновь становится весной.


Хладнокровное убийство

Трумен Капоте, автор таких бестселлеров, как «Завтрак у Тиффани» (повесть, прославленная в 1961 году экранизацией с Одри Хепберн в главной роли), «Голоса травы», «Другие голоса, другие комнаты», «Призраки в солнечном свете» и прочих, входит в число крупнейших американских прозаиков XX века. Самым значительным произведением Капоте многие считают роман «Хладнокровное убийство», основанный на истории реального преступления и раскрывающий природу насилия как сложного социального и психологического феномена.


Школа для дураков

Роман «Школа для дураков» – одно из самых значительных явлений русской литературы конца ХХ века. По определению самого автора, это книга «об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью» и который, приобщаясь к миру взрослых, открывает присутствие в мире любви и смерти. По-прежнему остаются актуальными слова первого издателя романа Карла Проффера: «Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще».