Три часа без войны - [13]

— Все? Негусто, — модерировал беседу дедушка, а потом обратился к Илье: — А ты откуда?

— А все просто — родом из Питера, недавно переехал на постоянку в Украину, — отделался тот одной фразой.

— А почему переехал? — поинтересовался Лёха.

— То да се, — попытался отнекиваться Кизименко.

Это выглядело подозрительно, казалось, что Илья хотел что-то скрыть, недосказать.

— Не понял, — встрепенулся донбассовец. — Ты что, от Путина сбежал, либерал хренов?

Его голос вдруг приобрел неожиданную жесткость. Вот так легко, почти непринужденно Лёхе удалось зацепить какой-то тяжелый эмоциональный пласт. Если точнее, он ненароком притронулся к чему-то болезненному, покрытому несколькими слоями бинтов, но внутри ноющему. К ране в душе.

— Слушай, а какая тебе разница? Ну, по большому счету, тебе ни холодно, ни жарко из-за того, почему я уехал из России, так? — встал в позу Илья.

— Так-так, — произнес его соперник и ненадолго задумался.

Дед слушал диалог молодых заключенных с любопытством, думал, как бы вставить свое слово.

— А вот я… — сказал Никитич, но договорить ему не дали.

Вдруг Лёха подорвался со шконки, прошелся к окну, будто хотел оттуда выпрыгнуть. Но куда там: темно-угольное железо решеток надежно закрывало единственный путь на волю. Все это действие заняло не больше трех секунд. Он изменил свой курс, вернулся к собеседникам и громко повторил вопрос.

— Так, может, ты, сука, еще за украинскую власть? — навис Лёха над оппонентом.

Ответить тот не успел, дед опять попытался перехватить инициативу в свои руки, но хватка уже не та, поэтому он успел вклиниться в беседу лишь на мгновение:

— Когда я был таким молодым, как вы…

— Тебя это, слышь, волнует? — Илья встал и оборвал старческий спич.

Два мужика оказались друг напротив друга, и казалось, что расстояние между ними сузилось до минимума и теперь можно услышать дыхание соперника. Оба коренастые, небольшого роста. Лёха чуть повыше, поэтому, возможно, преимущество было на его стороне. Он уже сжал кулаки и готов был к драке.

— Э, петухи! Хорош вам, — проговорил Никитич.

Последняя фраза о представителе птичьего мира в заведении не столь отдаленном пришлась не совсем кстати. Лёха повернулся к старику:

— Дед, помолчи! Че ты лезешь со своими тупыми словечками? — перевел часть гнева на пожилого сокамерника.

— Пусть гундит, тебе-то что? — защитил деда Кизименко.

Дело принимало скверный оборот, напряжение между ними усиливалось.

— Меня только одно интересует: какова хрена ты уехал из России? — повторил вопрос Лёха.

В ответ Илья играл желваками. Подбирал слова. Драться сейчас ему не хотелось, да и не видел смысла. Противник все так же агрессивно смотрел на него, будто пытался докопаться до глубин, таящихся в его душе.

— Ладно, не твое это дело, — решил Илья и отступил, сел на нары.

— Как не мое? Сейчас тут все мое. Ты, сука, что-то скрываешь, — не унимался Лёха.

— Ребята, хватит вам ерепениться, — успел наконец-то вставить четыре слова дедуля.

— Я сказал, что то, что происходило со мной, это моя жизнь. Мне ею распоряжаться, — отбивался Илья.

— Твоя будет, как выйдешь отсюда, — продолжал оппонент.

Он стоял над питерцем и, казалось, был в мгновении от того, чтобы наотмашь ударить его по лицу. Еще полминуты Лёха возвышался над Кизименко, который упорно смотрел вперед, так и не объяснив, почему покинул Россию.

— Ну ладно, я еще до тебя доберусь, — прорычал донбассовец.

Он сделал резкий шаг назад, обернулся вокруг себя и даже выкинул руку в пустоту. Напряжение немного ослабло, противники пока не решились мериться силами.

Лёха отступил, сделал еще два шага в сторону окна, попытался рассмотреть небо. А оно, натертое до синевы, в рваных пуховых облаках, нависло над маленькими людишками, искавшими выход для своей ярости и злости. Пётр Никитич, увидев, что драка не состоялась, облегченно вздохнул. Меньше всего он хотел сейчас, чтобы два обозленных мужика избивали друг друга, ведь сам недавно побывал в подобной передряге.

— Ну, вот и хорошо, ребята, морду набить вы еще успеете, чай, никуда теперь не торопитесь, — проговорил дед.

Его слова всосал вакуум тишины, не оставив и следа от звуковых волн. На пару минут молчание растеклось по камере. А потом Лёха хмыкал, разгоряченный незавершенным конфликтом.

— Вот скажи, дед, ты из Донбасса. Поддерживаешь «укропов»? — попытался пристать он к старику.

— Я, сынок, сам себя поддерживаю, — отшутился тот.

— Да? А я скажу, почему я так злюсь. Ровно два года назад «майданутые» в Киеве затеяли пляски и песни, видите ли, Янукович их не устраивает. А потом все полетело в тартарары. В пропасть, дед. Ничего в мире не проходит бесследно, но, сука, мы пострадали, как никто другой. Ты думаешь, почему я тут волосы на жопе рву? — спросил он Никитича.

— Ну, почему? — подыграл ему старикан.

— Да по одной простой причине: после «майданутых» началась война и забрала у меня все. Слышь, ты, — Лёха обратился к Илье, но тот сделал вид, что не слышит, и спокойно лег на нары. — Как мы жили? Худо-бедно, а потом — полная разруха. Ты знаешь, скольких моих товарищей убили на войне?

Дед молчал, в душе уже несколько раз пиная себя коленкой в пах за то, что продолжил разговор.