Три брата - [143]

Бухмиллер получил распоряжение комендатуры отправить в Гончариху новую партию жителей Миядлера. Зная, что из тех, кто был отправлен раньше, никто назад не возвратился, он постарался отобрать самых измученных, самых истощенных людей, с тем чтобы здоровых и трудоспособных сохранить для своего личного хозяйства. В список отправляемых он включил и номер 27 – Эстер Ходош.

– Поеду с вами, если не удастся вас отстоять, – сказала ей Марьяша. – Мы поедем вместе, или вы останетесь здесь, со мной.

– Кто знает, родная, куда нас увезут? – глубоко вздохнув, ответила Эстер.

Они всё надеялись на то, что Охримчук и Свидлер вывезут их отсюда, но от тех не было никаких вестей. Марьяша понимала, что не так-то просто подготовить людям убежище, а без такого убежища вывозить людей бессмысленно. Здесь же, думала она, Бухмиллер даст им возможность продержаться, чтобы обеспечить себя батраками.

Вот и сейчас, как ей ни противно было обращаться к Бухмиллеру, она быстренько оделась и побежала к нему ходатайствовать за Эстер.

Увидев Марьяшу во дворе своего дома, обрадованный Виля выбежал ей навстречу.

– Заходи, заходи, пожалуйста, – сказал он, вводя ее в комнату.

Он даже хотел предложить ей стул, но воздержался: как его ни тянуло к этой женщине, красота которой не поблекла даже от перенесенных за последние недели лишений, как ни был силен в душе Вили отзвук его юношеской любви, – Виля не хотел показать, что Марьяша ему и теперь нравится и что бледность и худоба сделали ее еще краше и желанней. Наоборот, ему хотелось дать ей почувствовать свою власть над ней, показать, что она всецело зависит от него. Ведь Марьяша держалась с ним последнее время еще более отчужденно и пренебрежительно, чем когда бы то ни было раньше, и это доводило его до бешенства.

– Чем я могу тебе помочь? – спросил он сухо и неприветливо.

– Я пришла по поводу отправки Эстер Ходош, – спокойно ответила Марьяша.

– Какая там еще Эстер? – бросил в ответ Виля. – Номер 27, что ли?

– Чего ты дурака валяешь, будто не знаешь, кто такая Эстер Ходош? – вспыхнула Марьяша.

– Я уже забыл еврейские имена, – нагло отозвался Виля.

– А для меня она не номер такой-то, а Эстер, и о ней я хотела с тобой поговорить. Ты как будто на днях отправляешь ее в Гончариху вместе с другими?

– Iawohl, да! – кивнул Виля.

– Тогда и я поеду с ней, одну я не отпущу ее.

– Worum so?23 – спросил Виля. – Эта старуха никакой пользы мне принести не может.

– А, вот как! Ты и из меня хочешь сначала выжать все соки, а потом уже отправить куда прикажут? Так уж лучше сразу же, теперь, вместе с Эстер! – возмущенно крикнула Марьяша.

– Никуда ты не поедешь, ты останешься тут, – вкрадчиво сказал возбужденный присутствием молодой женщины Виля и хотел было ее обнять, но Марьяша оттолкнула его.

– Ты же чистокровный ариец, а я еврейка, – насмешливо сказала она.

– Чего ты смеешься? Ты ведь знаешь, что я давно…

– Что? Что давно? – притворяясь непонимающей, спросила Марьяша,

– Ты хорошая, – льстиво начал Виля, – ты самая красивая из всех еврейских женщин. Краше я не встречал. Да ты вовсе и не похожа на еврейку… Зачем тебе эта старуха?… Пусть она поедет куда надо, а ты оставайся тут… Даже если еще потребуют партию, я и тогда тебя отвоюю, в крайнем случае скажу, что ты умерла. Хорошо, Марьяша?

Марьяша отрицательно покачала головой.

– Не хочешь, значит? Спастись не хочешь? – спросил Виля, похотливо оглядывая ее с головы до ног.

– Что будет со всеми, то и со мной, – гордо вскинув голову, ответила Марьяша. – Я для себя ничего не прошу, я прошу только, чтобы ты оставил здесь Эстер.

– Nein! Это невозможно. Я не могу отдать здорового человека взамен старухи. Да и что ты так вцепилась в эту Эстер – ей так или иначе скоро подыхать.

– Прошу тебя, Виля, – заставила себя Марьяша поласковей заговорить с Бухмиллером, – оставь ее, пусть она хоть немного еще побудет со мной!

– Nein, – упрямо покачал головой тот, – Nein, ausgeschlossen!24… Кто она тебе? Мать родная? Да, я помню, слыхал – ты чуть было не вышла замуж за ее сына Эзру. Так ведь с тех пор немало воды утекло – ты вышла за другого, Эзра тоже обзавелся семьей… В чем же дело? Неужто ты до сих пор думаешь о нем?… Так запомни – с войны он уже не вернется, да и муж твой тоже.

– Почем знать, – возразила Марьяша.

– Нет, уж это наверняка: если они попадут в плен, им, как евреям, несдобровать, а может, и в бою уложит немецкая пуля. Так или иначе, а в живых им не остаться.

Марьяшу так и подмывало швырнуть в самодовольного наглеца чем попало, но, надеясь как-нибудь облегчить судьбу Эстер, она опять взяла себя в руки. Однако на все ее настойчивые просьбы Бухмиллер упрямо твердил свое:

– Nein, nein und noch ein Mahl nein. Das ist unmoglich.25

Разбитая, отчаявшаяся, Марьяша ушла домой.

– Это ты, Марьяша? – заслышав шаги, окликнула ее Эстер, сидевшая, пригорюнясь, в дальнем углу комнаты.

– Я…

– Где ты была так долго? Ну как, увозят нас? Марьяша не знала, что и ответить: сказать правду было трудно, а солгать не позволяла совесть.

– Кто знает, – неопределенно ответила она.

– А я-то думала, что ты ходила к старосте узнать о нашей судьбе.

Как ни хотелось Марьяше утешить чем-либо старуху, но сознание, что она, Марьяша, проводит последнюю ночь вместе, с Эстер и что, быть может, никогда ее больше не увидит, сковывало ей язык.