Три брата - [14]

Неожиданное исчезновение Танхума и уход из дому Заве-Лейба вконец расстроили их отца.

– Разлетаются по свету сыны мои, – сокрушенно бормотал он, – для того ли я их растил и кормил, чтобы они разбрелись кто куда?

Первое время он часто видел сыновей во сне. Будто они все вместе косят хлеб в степи. Нива колышется, шумит спелым колосом. Хлеба выросли высокие, в человеческий рост. Берет Бер Донда косу, натачивает ее и начинает косить. Разгоряченный, обливаясь потом, шагает он, размахивая косой, и поторапливает сыновей, которые с граблями идут за ним следом.

– Быстрее, проворнее, сыны мои! А то, неровен час, нагрянет гроза. Живее, ребята! Смотрите, только убирайте чисто, не оставляйте колосьев на поле…

Старик просыпался, и снова в долгом ночном одиночестве начинала его грызть тоска. Вспоминались все мельчайшие подробности: как росли дети, даже как они появлялись на свет. Первым был Рахмиэл. Через год визгливо и сердито дал о себе знать Заве-Лейб, а еще через несколько лет, спокойный, вышел из чрева матери Танхум.

– Мальчик! Поздравляю с сыном! – каждый раз спешила обрадовать отца повивальная бабка Риша. – Дай бог, чтобы вырос он у тебя здоровым и сильным. Да поможет всевышний, и он будет тебе хорошим помощником в хозяйстве.

А в душе у Бера Донды каждый раз, когда в семье появлялся еще один, сын, вместе с радостью пробуждалась и тревога: он думал о земле, о наделе, который теперь все же придется делить.

Сыны… У всех у них были голубые глаза без бровей и ресниц. Все они сияли милыми детскими улыбками. Они дрыгали ножками и кричали, кричали без конца, требуя материнского молока. А когда подросли, отец начал улавливать новые нотки в их крикливых голосах, хотя голоса у них огрубели и стали мужественнее. Но оставались такими же настойчивыми, как и тогда, когда они требовали материнского, молока. Только теперь им нужно было не молока, а хлеба и земли. И отец с тяжелым сердцем стал замечать, что у сыновей появляется зависть и потаенная злоба друг на друга, а в глазах у них разгораются огоньки жадности и тяги к наживе. Сам Бер в глубине души тоже испытывал какое-то ревнивое чувство к сыновьям, но у него это чувство совмещалось с отцовской любовью и тревогой за каждого из них. Всю жизнь он мечтал о том, чтобы сыновья жили с ним неразлучно, чтобы они вместе обрабатывали землю. Ему хотелось сохранить над сыновьями отцовскую власть и водворять между ними мир, если они поссорятся, точно так, как он их мирил, когда они были маленькими. Но с тех пор, как околела лошадь и не стало его Пелты, Бер Донда почувствовал, что теряет не только землю, но и детей.

Один только Рахмиэл оставался с ним. Однажды, после прогулки с Фрейдой, он ворвался в хатенку весь возбужденный и закричал:

– Отец, я хочу жениться!

Старик, уставший за день, крепко спал и ничего не слышал. Но Рахмиэл принялся его тормошить:

– Хочу жениться, слышишь?

– Что ты там плетешь?

– Жениться хочу!

– Ты что, со сна разговариваешь? Чего это вдруг тебе среди ночи приспичило жениться? И на ком?

– На Фрейделе, на моей невесте.

Бер что-то проворчал и снова захрапел. Но Рахмиэл еще настойчивее начал тормошить его, пока отец не сбросил сонную одурь.

– А какое за ней приданое?

Рахмиэл вытаращил глаза на отца, не зная, что ответить.

– Не спрашивал, – промолвил он наконец.

– Без приданого не разрешу тебе жениться, так и знай, не разрешу. Когда женишься, надо брать за женой приданое, чтобы обзавестись хозяйством.

– Не разрешишь? Все равно женюсь! Бер вспылил:

– Так и ты против воли отца идешь? Ты тоже?…

Но, немного успокоившись, стал расспрашивать:

– А в хозяйстве она хоть знает толк?

Глаза Рахмиэла заискрились, и он стал изо всех сил расхваливать свою Фрейду.

– Она все умеет, отец, она хорошая, она такая хорошая… а красивая, как пава!

– Да ты на себя погляди… ты же гол, как сокол, рубахи на тебе нет; В чем ты пойдешь к венцу?

– Заработаю… День и ночь буду работать, куплю себе штаны и рубаху, все куплю!… Я ее люблю, отец, жить я без нее не могу…

8

Осенью, когда кончилась страда, Рахмиэл, скопив немного денег, отправился на ярмарку.

С трудом пробираясь между многочисленными подводами, арбами, съехавшимися из окрестных сел и деревень, проталкиваясь сквозь шумную толпу мужиков в лаптях и свитках и крестьянок в ярких платках, шарахаясь от бесчисленных лошадей, коров, телят, свиней, привезенных на продажу, Рахмиэл, наконец, добрался до рядов, где торговали одеждой. Здесь он выторговал приглянувшуюся ему желтую ситцевую рубашку в белую полоску, сапоги, а на остаток денег купил подарок невесте: ленты для кос и гребенку.

Когда он вернулся с ярмарки, сыграли свадьбу. Парни и девушки, обрадовавшись случаю погулять и повеселиться, принесли с собой вино из собственного винограда. Жених, нарядившись в новую ситцевую рубашку, новые штаны и сапоги, отправился в ближайшую колонию, откуда его должны были торжественно привезти к венцу. Пестро разряженные парни и девушки запрягли в бричку лошадей, украшенных цветами и лентами, заплели им гривы, подвязали хвосты и отправились встречать жениха.

С веселыми выкриками и гиканьем, обгоняя друг друга, мчались нарядные брички по дороге средь привольных степных просторов. А когда они, уже вместе с женихом, лихо подкатили к хате, где должно было состояться брачное празднество, музыка грянула величальную,