Тревожные ночи - [41]

Случилось это так, — задумчиво продолжал Таке. — В разгар обстрела, чтобы уберечься от ураганного огня, мы перешли из первой линии окопов во вторую. Весь день горела перед нами земля. Снег у окопов и траншей почернел от сажи.

— Таке, если на этот раз останемся живы, — сказал Штефан, — непременно вернемся домой…

Когда наступил вечер он, потянув меня за рукав, затащил на дно воронки.

— Таке, — прошептал Штефан, — давай убежим!

Я безнадежно махнул рукой и рассмеялся. Куда бежать? Вперед, в сторону русских, — там грохотал ураганный огонь, а в промежутках между страшными залпами «катюш» слышался приглушенный далекий и не менее устрашающий рокот танков… В тыл — там нас ожидали заградительные отряды, жандармы, полевой суд и расстрел. Но больше всего пугали две тысячи километров заснеженного степного простора, морозы, вьюги и голод. Направо и налево протянулись позиции немцев. А своих союзников мы опасались больше, чем русских…

— Чего смеешься? — рассердился Штефан.

— Ты думаешь, что только мы хотим удрать с фронта? — спросил я его. — Поднимись сейчас на бруствер, крикни: «Братцы, бежим туда!» — и покажи в любую сторону, все равно в какую… Больше половины наших солдат покинут окопы и бросятся за тобой.

Мне показалось, что Штефан понял, в какую западню мы попали. Это его расстроило и обозлило. Он стал проклинать немцев. В самом деле, спасения нам не было. Мы ждали наступления русских, чтобы поднять руки и сдаться им в плен. Но они целыми сутками, днем и ночью, беспрерывно обстреливали наши позиции. Между нашими солдатами ходили самые разные слухи. Одни говорили, будто русские хотят уничтожить нас при помощи артиллерии. Другие утверждали, будто они стремятся парализовать нашу волю и во время наступления взять нас голыми руками. Если бы они знали, что у нас давно уже пропала охота к сопротивлению, им не пришлось бы расходовать столько снарядов!

Как выяснилось потом, благодаря артиллерийской подготовке русским удалось сковать наши силы и окружить нас под Сталинградом и у излучины Дона…

С наступлением вечера русские перенесли ураганный огонь на вторые позиции. Первый шквал огня прокатился с внезапной ужасающей яростью. Степь, покрывшись фонтанами разрывов, задрожала, как во время землетрясения. Послышались душераздирающие крики раненых…

— Таке, — опять заговорил Штефан, — давай перебежим в первую линию!

Видно, он предчувствовал смерть, коль не мог побороть страха и перестать думать о бегстве. Однако мысль его была верна: впереди, всего в двухстах метрах от нас, была полоска земли, на которую теперь уже не падали снаряды. Этот участок был весь изрыт снарядами и покрыт почерневшим от пороховой копоти снегом. Я взял ручной пулемет, коробки с патронами, и мы поднялись, чтобы перебежать туда… Вдруг прямо перед нами в темноте ослепительно, как молния, вспыхнуло пламя. Взрывная волна перевернула нас и подбросила вверх вместе с землей.

Таке замолчал. Видя, как я вздрогнула, он ласково погладил меня, вытер с моих глаз слезы и приподнялся на локте:

— Пора вставать, уже светло…

— Нет, — запротестовала я. — Рассказывай дальше!

— Я очнулся первым, — продолжал Таке негромко, — страшно болела нога!.. В нескольких шагах от меня на спине лежал Штефан и стонал. Я подполз к нему. Его лицо и шея были в крови. Из правого виска, куда угодил осколок снаряда, текла кровь. Я подумал, что ему конец, и начал испуганно звать санитаров. Потом, опираясь на локти и здоровое колено, я приподнял его голову и положил на коробку с пулеметными лентами. Дышал он прерывисто, видимо из последних сил. Я перевязал ему голову бинтом, который был у меня в кармане. Потом опять стал звать санитаров и пополз назад к окопам.

Но силы покинули меня, и я остался лежать под обстрелом в восьми — десяти шагах от Штефана, продолжая звать санитаров. Наконец в промежутках между взрывами около меня появились два санитара с носилками. Один из них сердито двинул меня в бок ботинком:

— Чего орешь как сумасшедший?! Не видишь — светопреставление? Что ты хочешь от нас?

— Оставьте меня, — простонал я, — видите, там лежит один, чуть впереди, его в голову ранило!.. Эй, Штефан! — прохрипел я. — Штефан, смотри, санитары идут!

Совсем рядом снова разорвалось несколько снарядов. Санитары, чертыхаясь, поползли к Штефану. Однако они скоро вернулись еще более обозленными. Тот, что толкнул меня, процедил сквозь зубы:

— Можешь сам ему руки на груди сложить, орешь тут попусту точно полоумный.

Я застонал и начал метаться. Второму санитару стало жаль меня, и он склонился надо мной.

— Давай этого возьмем! — сказал он своему товарищу.

— Его и еще одного, а потом пойдем…

— Возьмите Штефана, — попросил я.

— Он мертв, братец! — грустно произнес второй санитар.

Меня подняли на носилки. По дороге они положили на меня еще одного раненого, который все время харкал кровью. По тому, как нас трясло, я понял, что санитары бегут, чтобы побыстрее выйти из-под шквального огня. На пункте первой помощи нас бросили в сани, в которых уже лежало человек шесть раненых. Санитары поспешно сели и вовсю погнали лошадей. Их подгонял страх. Позади нас продолжал свирепствовать огонь советской артиллерии.