Тревожные ночи - [21]

Дороги, канавы, выжженные летним зноем поля, по которым брели разрозненные гитлеровские части, были сплошь изрыты снарядами. Огромные глубокие воронки еще дымились. Возле них валялись трупы людей, лошадей, разбитые машины, орудия, повозки. Подбитые немецкие тяжелые танки с черными крестами на броне при свете летнего солнца полыхали яркими факелами. Перевернутые автомашины, подбитые советской авиацией, трещали и корчились в пламени, распространяя вокруг тяжелый запах горящей резины. Повсюду в толстом слое пыли валялись разбросанные патроны, пулеметные ленты, высыпавшиеся из разбитых ящиков гранаты, мины, снаряды.

То тут, то там, особенно по обочинам дороги, возвышались груды немецких винтовок. Это были винтовки тех самых гитлеровских солдат, перед которыми некогда трепетала вся Европа… Теперь же трупы этих солдат в серых мундирах, в пятнистых потускневших стальных касках валялись вперемежку с трупами лошадей под машинами, танками, в канавах и на обочинах шоссе.

К полудню отступление стало более затруднительным: шоссе было забито остатками немецких полков и дивизий, которые ночью в панике бросили фронт. Окутанные облаками пыли, по шоссе мчались легковые машины, мотоциклы, танки, грузовики немецкой моторизованной пехоты, шли разрозненные саперные и кавалерийские части. Иногда сквозь колонну проходила вереница тяжелых орудий. Их тащили высокие мощные шестиколесные тягачи или покрытые пеной лошади, запряженные цугом, которые больше топтались на месте, чем продвигались вперед. Колонна, словно гигантский червь, громыхая и фыркая, медленно продвигалась вперед. Оглушительно и тревожно звучали автомобильные гудки. Нетерпеливо трещали мотоциклы, глухо позвякивая металлическими частями, поднимая за собой тучи пыли, подпрыгивали на рытвинах орудия, ревели и вздрагивали двигавшиеся по середине шоссе сорокатонные танки, подминая все на своем пути. Временами из этого шума долетали отчаянные крики перепуганных людей, душераздирающее ржание лошадей, обрывки команд и отдельные винтовочные выстрелы.

Все было окутано гигантской желто-золотистой тучей липкой пыли. Спустя несколько часов колонна настолько уплотнилась и разрослась, что ее уже не вмещала лента шоссе. Пехота и кавалерия двигались теперь преимущественно по полю, рядом с дорогой.

Нас догнали даже те немцы, которые, не успев сесть на умчавшиеся ночью грузовики, шли пешком от самой передовой. В их глазах еще стоял смертельный ужас, они обезумели от страха и кипели жаждой мести за то, что их бросили на произвол судьбы. Многие немцы шли без мундиров, без касок и даже без оружия. Двигаясь вдоль обочины, они время от времени пугливо озирались. Разве могли они противостоять всеуничтожающему урагану огня и железа наступающих советских войск. Какой-то парнишка с растерянным лицом и печальными глазами, прихрамывая, бежал рядом с группой солдат. На нем была белая с короткими рукавами рубашка. Одна нога его была обута в сапог, на другую он, видимо, не успел натянуть его и шагал прямо в носке. Какой-то толстый унтер с опухшим, багровым лицом ехал верхом на тощей лошаденке, готовой вот-вот рухнуть под тяжестью его грузного тела, и все время бил ее рукояткой пистолета по голове.

Внезапно перед этим беспорядочным потоком охваченных паникой людей и ревущих машин появилась немецкая танкетка. Орудие, на стволе которого я, прижавшись к броне, ехал с самого рассвета, остановилось. На танкетку поднялись немецкий офицер и несколько солдат с серыми от пыли лицами; они открыли огонь из автоматов поверх колонны. Затем офицер, размахивая рукой, стал отдавать приказания:

— Машины и танки направо! Повозки и артиллерия налево! Кавалерия и пехота на поле!

Колонна остановилась и глухо заволновалась. Скопище машин и людей стало обретать какой-то порядок; справа прошло несколько грузовиков, набитых немцами, слева — несколько румынских повозок с верхом из мешковины, за ними орудие, на котором ехал я. Но в этот момент на большой скорости прорвалось вперед несколько немецких танков. Не обращая внимания на отчаянные крики офицера, они отбросили танкетку в сторону и промчались мимо орудий и повозок, застрявших в кювете. В колонне вновь началась давка, беспорядок, слышались крики людей.

Увидев это, ездовые шестерок лошадей, тянувших орудия, дернули поводья и галопом понеслись мимо повозок.

Таким образом, наше орудие оказалось в самой середине немецкой колонны. Мне стало не по себе… «Кто знает, куда немцы направят колонну?» — подумал я. Однако вскоре я успокоился: в колонне стали мелькать разрозненные группы румынских солдат. Они пробирались между машинами и орудиями. Чаще всего, перейдя кювет с левой стороны шоссе и вытянувшись цепочкой, они быстро шли вперед по краю поля, оставляя нас позади. Теперь не было смысла ехать ни на орудии, ни на повозке, ни на машине: колонна все равно ползла, как улитка. Я все время порывался бросить артиллеристов и присоединиться к тем, кто пробирался полем. Однако на ногах далеко не уйдешь, а тут худо-бедно, но едешь. Прошло уже часов десять, как я, повесив винтовку на шею, ехал верхом на стволе орудия.