Тревожные ночи - [101]

— Да неужто?! — с издевкой продолжал разыгрывать его боец. — Выходит, ваше дело легче легкого. Всего-навсего заставить доты на воздух взлететь. Так, что ли, браток?

Раздался приглушенный смех. Когда он стих, разговор возобновился в том же шутливом тоне.

— Может, вы слово какое чудодейственное знаете, — язвительно спросил другой боец, — чтобы немцы вас спокойненько к себе подпустили? Вы уж помашите нам ручкой, когда по ту сторону дотов будете. Айда, мол, сюда, братцы!

Снова раздался горький смешок бойцов.

— А ты что думаешь? — заметил кто-то всерьез. — Сил у них хватит.

Саперы не ответили. В наступившей тишине слышен был только вой ветра в лесу. «А ведь и солдаты понимают бесплодность наших попыток, — кольнула вдруг беспокойная мысль. — Но саперам действительно удается иногда совершать чудеса…»

Разговор возобновился.

— А что вы там принесли с собой? — полюбопытствовал первый боец.

— Тол.

— А на что он вам?

— Угостить хотим их доты! — шутливо ответил один из саперов.

— Смотри-ка, — притворно удивился второй боец. — И что же, по вкусу им эта пища?

— Еще как… лопают, только подавай, пока не треснут.

— А кто же поднесет им этот гостинец?

— Как кто? Мы.

— И что же? На своих двоих думаете доставить его?

— Нет, на брюхе.

— А толком-то знаете вы, чем надо нам кормить эти доты? — запальчиво спросил второй боец.

— Знаем, — спокойно ответил один из саперов.

— Кровью, вот чем! Понятно вам это?

— Понятно, да неприятно, — отрезал сапер. — Больно жирно будет кровью их кормить. Дорогонько обойдется. Мы подешевле им пищу дадим — тол.

Даже я не смог тут удержаться от смеха и давился под своим одеялом. Хорошее настроение солдат рассеяло мои мрачные мысли. Я успокоился и теперь действительно заснул крепко, по-настоящему. Проснулся я только на рассвете; командир саперов тряс меня за плечо.

Дождь перестал, но погода была все такая же хмурая и неприветливая. Ветер дул с гор с прежней силой, шумно раскачивая сосны. Лес протяжно и надрывно гудел. Казалось, сама природа охвачена была мучительной тревогой, которой не предвиделось конца. Тьма редела, словно рассеиваемая ветром, скопляясь под деревьями и в низинах. Небо было свинцовое, а к горизонту почти черное и туманное от дождя… Я взял командира саперов за руку и крадучись повел его к одному из наших сторожевых постов у обочины поляны. За это время подошли к ней и дальние роты, и саперы штурмового отряда. Мы со старшим сержантом спустились в один из окопов, скрытых в ельнике, и стали внимательно осматривать поляну и сеть проволочных заграждений, отыскивая наиболее удобное место для прорыва. Но старший сержант все время нервничал и недовольно бормотал:

— Нет. Не подходит! Нехорошо здесь!

Мы направились к другим постам и так, переходя от одного к другому, облюбовали наконец место, которое нам обоим показалось наиболее подходящим. Поляна была здесь уже, и ее перерезала небольшая ложбинка. Проволочная сеть ниже, а амбразуры дотов на несколько пядей выше над землей, чем у других.

Я решил начать наступление после полудня, чтобы дать саперам время подготовиться. Но уже через несколько минут старший сержант доложил мне, что отряд готов, и просил начать атаку на рассвете. Этот срок устраивал больше и меня — не надо было так долго держать людей в напряжении. Я дал согласие, хотя и не без тревоги. Позади саперов я расположил две роты и все имеющиеся в батальоне пулеметы, а свой командный пункт выдвинул к первой линии пехотинцев; он находился, таким образом, непосредственно позади саперов. Велел протянуть к нему кабель и собрал туда командиров, связных и телефонистов батальона.

В ожидании начала атаки я с тяжелым чувством наблюдал за саперами. Они сидели в окопах, прикрытых сверху сосновыми ветвями, вооруженные автоматами и гранатами, с шашками тола под рукой. С виду они казались совершенно спокойными. Кто-то грыз сухарь, хмуро вглядываясь в лес, где стояли на страже немецкие доты. Другой, растянувшись на дне окопа лицом вверх, следил глазами, как покачивались над ним сосновые ветки. Третий, в соседнем окопе, тихонько напевал песенку… «Что это? — с тревогой спрашивал я себя. — Безразличие? Нелепое примирение с мыслью о смерти? Нет! — возразил я сам себе. — Война научила меня глубже понимать солдат — они умирают так, как живут… так же просто…»

В эту минуту сапер, напевавший песенку, перегнулся через край окопа к соседу, лежавшему на дне, и шепотом попросил его:

— Дай-ка, земляк, разжиться табачком.

— Погодь, — сердито отмахнулся от него тот. — Дам после…

* * *

Выступлению штурмового отряда должна была предшествовать артиллерийская подготовка. Командир саперов, спокойный и уверенный в себе парень, попросил моего разрешения самому руководить обстрелом. Я согласился и передал ему телефонную трубку. Первые снаряды легли позади дотов, подняв клубы дыма. Потом они стали бить поочередно то по минному полю, то по проволочному заграждению и дотам. Орудия стреляли редко, с перерывами, словно пристреливаясь. Но вдруг сосредоточили всю силу огня только на минном поле и проволочном заграждении. Десятки жерл извергали из себя огонь и железо, обрушивая их на небольшую площадку в несколько сот метров. Шквал, нарастая, двигался в сторону дотов.