Тревожные будни - [5]

— Может, из них же кто и причастен, прости меня, господи? — перекрестился стоявший рядом монах. — Раз бога не признают, супостаты, значит, и на господнее имущество могли польститься.

— Даже вполне такое может быть, — поддакнул толстяк в суконной поддевке. — Комиссаровым женкам украшения спонадобились. Ну и... — Оглянувшись, он увидел, что шедшие мимо рослый, плечистый матрос с деревянной коробкой маузера на боку и молодой парень, по виду из гимназистов, при его последних словах сбавили шаг.

— ЧК! — шепнул толстяк и поспешил выбраться из толпы.

Заторопились в разные стороны и остальные.

— Ну и сволочи! — в сердцах сплюнул моряк, глядя в быстро удалявшиеся спины.

— Правильно вчера комиссар говорил, — сказал его спутник, — злорадствовать будет обыватель и всякая контра, большевиков во всем обвинят. Жаль, Корней, что ни тебя, ни Ивана на оперативном совещании не было.

— Так мы же с хлопцами банду Кольки Французова брали, — ускоряя шаг, пояснил матрос. — Вот тип, в четырнадцатом году его осудили за 15 убийств и 30 грабежей. Дали двадцать лет каторги. Керенский его пожалел, выпустил из тюрьмы, и он снова за старое взялся. Отстреливался, гад! Милиционера одного ранил. Ну, мы двоих его дружков положили, остальные сдались... А что, на оперативке интересно было?

— Маршалк рассказал о результатах осмотра колокольни, назвал приметы некоторых украденных вещей и велел захаживать в ювелирные магазины и мастерские, на рынках смотреть, расспрашивать швейцаров и другой персонал ресторанов и гостиниц.

— Ишь ты! — сказал матрос. — Все это мы и без него уже знаем. Потом что было?

— Карл Гертович выступил. Огромной, говорит, политической важности задача перед всеми нами стоит. Преступники замахнулись на авторитет молодой Советской власти, в том числе нашей пролетарской милиции, в интересах и на радость внутренней контрреволюции и мировой буржуазии. Хотя и сам факт кражи нам никак нельзя не принимать во внимание, потому что уж очень большую ценность имеют, для народа те сокровища, в которые древние русские умельцы вложили, может, всю душу. Ну и высказал наш комиссар надежду, что преступников мы непременно разыщем.

— Ясен курс.

— Комиссар сказал, что ты — Корней Орлов, Иван Нефедов и я освобождаемся от всяких других дел и перебрасываемся на розыск уворованного из ризницы. Ну и, поскольку ни тебя, ни Нефедова вчера при этом не было, поручил мне ввести вас в полный курс дела.

— Выходит, Александр Петрович Ковалев, вы у нас сегодня за начальство будете, — улыбнулся матрос.

— Выходит, — в тон ему ответил товарищ.

Александр Ковалев, которого за молодость и застенчивую улыбку звали в уголовно-розыскной милиции не иначе как Сашей, с головой окунулся в водоворот бурного семнадцатого года. Коренной москвич, сын кадрового слесаря, он заканчивал гимназию, когда произошла Февральская революция. Вместе с товарищами отца — рабочими депо выбивал на Тверском из здания градоначальника юнкеров, был ранен — пришлось полежать в госпитале. Там он и увидел впервые комиссара Розенталя. Тот пришел навестить раненых, а заодно поискать охотников на службу в милицию. Оправившись от ран, Ковалев разыскал в 3-м Знаменском переулке дом, в котором размещалась уголовно-розыскная милиция, и с того дня накрепко связал с ней свою дальнейшую судьбу.

Здесь он встретил Ивана Нефедова, работавшего до милиции помощником машиниста на Рязано-Уральской железной дороге. Тот был на несколько лет старше Александра. В декабре семнадцатого они сдружились с Корнеем Орловым, прибывшим в Москву из Петрограда, как он любил говорить, по личному указанию Владимира Ильича Ленина. В данном случае Орлов нисколько не преувеличивал. Узнав о разгуле бандитских шаек в Москве, Владимир Ильич попросил Центробалт помочь московской милиции навести в городе порядок. Балтийцы снарядили отряд моряков, который влился в Московский уголовный розыск...

Через несколько минут друзья скрылись за дверью широко известного в то время в Москве здания по 3-му Знаменскому переулку. Иван Нефедов уже был на месте.

— Вот что, друзья, запомните, какие вещи нам искать надо. — Ковалев развернул бумажку и начал читать: — Покров на гробницу царя Михаила Федоровича из красного бархата с восьмиконечным крестом. Кайма из зеленого бархата, расшитая жемчугом. Осыпанная бриллиантами ладаница. Мстиславово евангелие XII века. Евангелие 1648 года в золотом окладе весом более пуда, украшенное бриллиантами. Царский, времен Иоанна Грозного, золотой наперсный крест. Золотые сосуды, чаши, блюда. Изумруды величиной с голубиное яйцо, цейлонские сапфиры, много жемчуга. Еще не все подсчитано. Но уже наверняка можно сказать, что унесено несколько пудов ценностей.

— Как же они сумели все это вынести? — спросил Нефедов. — А что, часовой ничего не слышал?

— Часовой-то стоял у входных дверей. А воры забрались с другой стороны, через окно второго яруса Филаретовой пристройки, которая выходит в закуток между царь-колоколом и столбом Бориса Годунова, — пояснил Ковалев. — Маршалк говорил, что, по всей вероятности, грабители несколько раз в ризницу поднимались, складывали добро в мешки, которые прятали потом в Кремлевской стене... Да, вспомнил еще: в ризнице найден солдатский погон пехотного полка, в котором служили амнистированные Керенским преступники. Так что и этими солдатами придется поинтересоваться.