Тревожное счастье - [54]

— Рад, дорогой Владимир Иванович, что вижу вас во здравии. Спасибо тебе, Федоровна, что выходила человека.

Саша от удивления рот раскрыла.

Поздоровавшись, они сразу же ушли за печку, чтоб никто не увидел их, хотя заглянуть с улицы в окно было невозможно: стекла покрылись толстым слоем льда. Но осторожность не мешала. Лялькевич, поймав недоуменный взгляд Саши, пояснил:

— Это, Александра Федоровна, тот, кого хлопцы Стариком называют.

— Мне бы следовало обидеться! Какой я старик! — пошутил Алексей Софронович и, понизив голос почти до шепота, стал рассказывать: — Значит, так, Владимир Иванович… В Гомеле я был, однако на завод не попал — немец организовал ремонт танков, поставил охрану. Мало людей осталось — заводы эвакуированы, рабочий класс выехал в тыл. Кое-кого из знакомых все-таки нашел… Надежные — дружки мои давнишние, с которыми работал. Организации у них покуда нет, но теперь будет. Народ рвется мстить гадам. Главное — положить начало, сколотить ядро. За этих людей я ручаюсь.

— Хорошо. Будете держать связь с вашими товарищами. Из таких вот групп мы должны создать в городе мощную боевую организацию. Таково указание партии. Хорошо, Алексей Софронович. Спасибо.

— Не за что, Владимир Иванович. Все служим трудовому народу.

Саша стояла у печи, словно на посту, подкладывала в огонь щепочки, снимала с похлебки пену и слушала тихий разговор мужчин. В душе нарастал восторг: должно быть, оттого, что вместе с ними такой человек, как кузнец, и еще оттого, что комиссар доверил ей тайну, которую ребята скрывали, доверил даже больше — секретный план.

С приходом Лялькевича Саша сердцем почуяла, какой огромный размах в тылу принимает борьба с врагом, как широко она разворачивается. И это, несмотря на все личные переживания, окрыляло, словно она поднялась высоко-высоко и увидела широкие просторы, где разгорался огонь сопротивления. Крепла вера в близкую победу. Теперь каждый факт, свидетельствующий о развертывании борьбы, приносил ей радость. «Вы хотели нас покорить, поставить на колени, так вот вам — получайте!» — с ненавистью думала она об оккупантах. Кузнец-подпольщик почему-то особенно обрадовал ее.

Он сидел на лежанке и, наклонившись к Лялькевичу, который примостился ниже, на скамеечке, глухо бубнил (говорить шепотом он не умел):

— Думали мы с хлопцами, кого бы еще втянуть в организацию. Оно верно, хороших людей много. Но я — за осторожность. Пока предлагаю двух. Павлика Картуха и Леню Давыденко. Александра знает их, — кивнул он на Сашу. — За этих хлопцев я ручаюсь. Рыболовы!

Лялькевич сдержанно засмеялся.

— Рыболов — это высшая аттестация?

— Рыболовы — мои лучшие друзья. А за друзей своих я отвечаю, Владимир Иванович.

— Ладно. Принимайте. Но договоримся так: о том, что в организации Александра Федоровна и Данила, новички пускай не знают…

— Данилу не скроешь.

— И все-таки надо, пока не проверим людей в бою. А что до Александры Федоровны, то ее вообще, думаю, не следует открывать всем членам организации.

— Значит, мне суждено таиться от своих! — спросила Саша будто в шутку, но с ноткой обиды в голосе.

— От немцев, Александра, — прогудел в ответ кузнец. — От полицаев. А свои будут знать. Не теперь — потом узнают. Беречь мы тебя будем, как глаз… Не забывай, что в твоих руках не одна твоя жизнь… Ты и без того делаешь большое дело.

— Что я там делаю!

— Не говори! Спасти, вылечить, укрыть рядового советского бойца — это уже, брат ты мой, подвиг. А Владимир Иванович…

Саша увидела, как Лялькевич сжал колено кузнеца, и тот умолк.

Они прислушались к шагам на улице, к щедровкам.

— Не осуждаешь, Владимир Иванович, мою выдумку с щедрованием? — спросил кузнец, помолчав минутку, и, не ожидая ответа, объяснил: — Хотелось мне хлопцев вместе собрать так, чтоб эти гончие ничего не заподозрили. Еще неделю назад пошел я к Гусю, спросил: можно ли возродить старые народные традиции? Ты думаешь, этот пень сам решил? Черта с два! Поехал к хозяевам своим — немцам… А там, видно, хитрый гад сидит: отдал приказ — возрождать и поддерживать все, что связано с религией, с верой. Полицаи разнесли это по селу. И знаешь, что вышло? Решили наши бабки открыть свою церковь. А попа нет. Вот и явилась вчера делегация ко мне — предлагают занять этот высокий пост. Хо-о-хо!.. — Кузнец забыл об осторожности и хохотнул — точно рассыпал картошку по полу.

Лялькевич хлопнул его по плечу.

— Тише вы, гром петровский! Что же вы ответили?

— Принял делегацию с почетом и… дипломатически отказался. Не имею права, говорю, я — расстрига.

— И уже нельзя поправить?

— Что?

— Стать вам попом?

Кузнец вытаращил на Лялькевича глаза.

— Погодите! Вы считаете, что нам это на пользу?

— Думаю, что не помешало бы. Нашим людям легче было бы приходить к попу, а ему ездить в город, в соседние деревни. И вообще — встречаться с разными людьми, «ладить» с властью. Не заманчиво разве?

Кузнец хлопнул себя по лбу.

— Ах ты, горе мое! Как же это я, такой мудрец и хитрец, не додумался? Правду говорят, век живи — век учись. Побоялся, что риза моя не понравится хлопцам. Они любят кузнеца и рыболова… Ладно, Владимир Иванович, попробую начать переговоры. О результатах сразу же уведомлю.