Тревожная служба - [13]

— Не очень-то общайся там с островитянами-отпускниками. Они людоеды, и больше всего им нравятся одинокие путешествующие девушки!

Она рассмеялась и последние минуты перед расставанием не казалась печальной.

Через четыре дня я получил первую весточку — почтовую открытку: «Доехала благополучно. Много солнца. Мне не хватает тебя. Твоя Инге». И в тот же день, когда пришло первое письмо, я случайно встретил Бергера, директора школы, где работала Инге. Тут-то и выяснилось, что она совсем ушла из школы.

Бергер, увидев меня на улице, спросил, как обстоит дело с переводом Инге в другую школу. У меня, наверное, было глупейшее выражение лица, потому что Бергер извинился и сказал:

— Я думал, вы знаете... Фрейлейн Шуберт подала заявление о переводе в Берлин... Мы очень сожалеем. Детям будет ее не хватать.

Мне не сразу удалось придать своему лицу нормальное выражение. «Когда ты был последний раз в Берлине?» — прозвучал в ушах ее вопрос, и только теперь я понял, почему она так тяжело переживала расставание с детьми. Она скрыла от меня, что приняла такое решение. Но почему? Боялась, что я не соглашусь с ней? А может, ее переезд вызван чем-то другим?..

В последующие дни я чувствовал себя прескверно. Ведь любовь не так-то легко вырвать из сердца, не так ли? И разочарование не успокоишь шуткой. Я, во всяком случае, не мог. «Она бросила меня на произвол судьбы» — эта мысль не давала мне покоя. Больше того, она бросила свой класс, хотя знала, как нужна детям, которые очень любили ее. Ну а я? Ведь и мне она нужна тоже! Так я размышлял, ожидая письма, и оно пришло и выглядело совсем безобидным.

«Мой милый Вернер! — писала Инге. — Все устроилось. Теперь я могу тебе об этом сказать. Я не хотела волновать тебя, пока вопрос был не решен. С первого сентября я буду работать в Берлине. Очень рада. Когда ты закончишь в октябре службу в армии, здесь можно найти для тебя работу. Я уже сообщила директору школы о том, что устроилась. Попытайся получить отпуск и навестить меня в Берлине. Надеюсь, ты тоже рад моему переезду, как и я. До скорой встречи. Твоя верная Инге».

А чего мне было радоваться? Из всего письма мне понравилась лишь одна фраза — последняя, но она так мало значила в сравнении с тем, что произошло. Она значила так мало еще и потому, что звучала слишком эгоистично. Какая же это верность, если Инге оставила меня на долгое время? Ну хорошо, пусть она так поступила со мной. А как же школа? Как же ее класс, ее ученики? И все же я любил ее, эту Инге, с ее тоской по большому городу, с ее поспешными эгоистичными решениями. Что в том, если ты заметил некоторые недостатки своей любимой? С ними легко смириться.

Я попросил отпуск, а наш командир взвода хорошо понимал душу солдата.

— По-моему, отпуск вам действительно необходим, — сказал он. — Что, беспокоитесь о невесте?

— Есть немного, — ответил я.

— Ладно, в конце следующей недели можете ехать.

И я поехал в Берлин.

У дверей ее дома меня вновь охватили сомнения. Но, поколебавшись, я позвонил. Раз, другой, третий. Никто не ответил. Тогда я написал записку: «Жду в девятнадцать в кафе «Москва» — и подсунул ее под дверь.

Инге пришла точно.

— Как хорошо, что ты приехал! — непринужденно воскликнула она.

— Ты прекрасно выглядишь, — ответил я, и вовсе не ради приличия: она действительно великолепно выглядела.

— Море и берлинский климат!

— Да, — сказал я, — что касается перемены климата, это большая неожиданность.

— Может, не столько большая, сколько неприятная? — спросила она, улыбаясь.

Я взглянул на нее.

— Да, уж приятной ее не назовешь. Так сказать, удар ниже пояса.

Она взяла меня за руку, и сердце мое смягчилось. Инге посмотрела на меня преданным взглядом и сказала:

— Я все это заглажу!.. Но только с октября, — добавила она. — Это не так уж долго.

Ну что ж, я согласился на отсрочку, хотя, не скрою, мне это было нелегко.

— А твои ученики? — спросил я.

— Дети везде дети, и везде они милые, — ответила Инге.

И вот это мне уже не понравилось. Ее слова немного остудили мой пыл, потому что я надеялся получить от нее какой-то другой ответ, который помог бы мне окончательно понять ее поведение и оправдать свою уступчивость.

— А твое место все еще не занято, — заметил я.

В ходе этой словесной перепалки мне вдруг стало предельно ясно, какой ответ я дам на ее последующие слова, ибо заранее знал, что она сейчас скажет. И она действительно сказала то, что я думал:

— Найдется кто-нибудь другой, и, вполне возможно, даже лучше, чем я.

И, сам того не желая, я нанес довольно резкий встречный удар:

— Он уже нашелся, хотя я и сомневаюсь, что он лучше тебя. — Произнося эту фразу, я почувствовал, однако, что держусь не таким уж молодцом, каким мне хотелось казаться.

Инге насторожилась.

— Но ты же сказал, что мое место еще свободно...

— До октября, — ответил я подчеркнуто равнодушно.

Инге удивленно взглянула на меня и вдруг поняла, что это я... Она быстро соображала, моя Инге. Она посмотрела на меня, как смотрят на душевнобольного, и тихо спросила:

— Я правильно поняла тебя?

— Видимо, да, — ответил я.

Инге вдруг рывком придвинулась ко мне, схватила за руку, крепко сжала пальцы и вплотную приблизила свое лицо к моему. Мне показалось, что все сидевшие в кафе уставились на нас, потому что Инге, отбросив осторожность, громко произнесла: