Тревоги пути - [26]

Путь к дому лежал через площадь.

Проходя по главной улице, мимо сожженного святилища Всех Богов, он увидел, что трупов рядом с ним, было больше всего.

Они, как тряпичные куклы, исколотые стрелами, словно иглами, лежали повсюду. Некоторые, были наполовину обгорелыми и еще дымились, распространяя нестерпимый запах смерти. Видимо, те, кто был еще жив, спасаясь от пожара и летящих со всех сторон стрел, хотели укрыться в храме Мирры, но не успели. Богиня осталась глуха к их мольбам.

От нестерпимого запаха, Тодор прикрыл нос рукавом, закрывая заодно слезящиеся глаза. Он знал тут каждого.

Вон там, согнувшись и обнимая маленького Редри, лежит вдова Вомира, хромоногая Неберта. Изверги не пощадили никого, даже малых детей! Рядом с ней, одинокий старик Своброд и его соседка Руна. Возле забора, смотря в небо мертвыми стеклянными глазами, лежали молодожены Грина и Эмонд. У Грины через полкруголета должен был появиться первенец.

Тодор сейчас жалел только об одном, что его не было тут сегодня ночью, чтобы умереть рядом с семьей. Но, он шел дальше.

А вот, дом соседей горьких пьяниц и попрошаек. Спившейся и убитой любовником Энн и ее матери Рэи. Когда то давно, с ними жила дочь Энн, полукровка Кейт, но она пропала, уже круголет восемь назад. Видимо сбежала вместе с любовником матери. Беспутная была девка.

Этих-то, ладно, не жалко, а остальных-то за что?

Тодор остановился у своего бывшего забора. Всё: дом, два сарая, хлев, овин, даже старый верный пес Ворчун вместе со своей конурой, все превратилось в пепел. Так же, как и вся его жизнь теперь.

Еще до конца не осознавая, что произошло, он стал бродить по дымящемуся двору, разговаривая сам с собой и зовя жену и дочерей, рассказывая им, как он удачно съездил в город.

Манул застиг его в таком состоянии.

— Он, по-моему, тронулся, — грустно сказала Лаэре, тронув мужа за плечо.

— Уж лучше так, — серьезно ответил следопыт.

— Чем как?

— Я бы наверно тоже тронулся, — не отвечая на ее вопрос сказал он.

Эльфийка промолчала наблюдая, как убитый горем мужчина бродит по бывшему дому.

— Может, самим сообщить в Исин, а то Тодор еще наплетёт с три короба, то чего не было. Тогда беды точно не миновать, — Манул многозначительно посмотрел на жену, — Да, наша версия конечно невероятна, но молчать нельзя. Доказательства невиновности ваших есть, только их нужно правильно подать.

Лаэре кивнула.

Вот это как раз труднее всего. Говорить о том, что очевидно, тогда как люди хотят верить именно в ложь. Ведь, это всегда проще.

Тодор не нашел даже останков. Словно они растворились, поглощенные родным домом и ушедшие в Свет вместе с его дымом. И теперь, они все втроем будут ждать его появления в самом лучшем из миров. И когда-нибудь, когда он умрет и пойдет по тропе Нового Мира, на пороге родного дома его встретит Гретти и девочки, и они вновь будут счастливы. Вся их деревня соберется встречать его и он вновь увидит все их лица.

Тодор поднял голову к выцветшему, белесому небу и завыл.

Он очнулся, обнаружив себя стоящим посреди пепелища, возле сиротливой печной трубы, гладя ее закопченный глиняный бок. Он сам ее клал, а Гретти помогала, замешивая глину на воде и яйцах. Она всегда любила петь, когда что-то делала. Она отлично пела. Тогда они были молоды и полны надежд, и даже когда ложились на ночь спать в обнимку в еще недостроенном доме, не было никого счастливее их.

«Что он тут делает? Ах, да приехал домой. А почему его никто не встречает? Ах, да больше никого у него нет. Ни двух красавиц дочерей, уже сосватанных за пригожих парней в соседней деревне, ни хлопотуньи жены, вечно ворчащей из-за не снятых, на пороге дворовых ступарей. Теперь и пилить его некому. А он бы сейчас отдал все сокровища мира только за то, чтобы услышать ее голос».

Вновь судорожно вздохнув, он сполз по трубе на непрогоревшие доски пола, и уткнул лицо в испачканные сажей ладони.

Манул отошел в сторону смотря в небо. Там, в перламутровой голубизне утра, черной тучей собиралось воронье на бесплатное угощение.

Чуть погодя, растолкав и немного приведя Тодора в чувства глотком крепкого вина, Манул и Лаэре уговорили его помочь с погребением остальных жителей.

На это ушел почти целый день.

Они решили не оставлять их на расправу воронью, благоразумно предположив, что пока городские дознаватели сюда доберутся толку от трупов уже все равно не будет. Тем более, что следов грабежа и насилия не было. Словно на показ — только сгоревшие дома и куча стрел.

Всех, а набралось человек пятнадцать, стащили к храму, и собрав еще пригодные для костра доски, сложили рядом.

Манул предварительно вытащил стрелы из тел, и связав их бечевой, сложил отдельно. Таская мертвых, он заметил, что на некоторых остались даже украшения и дорогие вещи.

Тодор, за все время не проронил ни слова, пряча боль и слезы за молчанием. Лишь желваки ходили на сером от горя лице, когда он видел кого-то, кого особенно хорошо знал.

Они аккуратно положили всех убитых в недогоревших стенах бывшего святилища, сложив руки, как положено на живот – вместилище духа. Тодор, наковырял в карманах мелочь, оставшуюся после рыночной торговли и подкинув вверх, щедро посыпал ею всех. Что бы и на том свете, им жилось не менее хорошо и богато, чем здесь. Лаэре нарвала осенних желтых цветов, похожих на большие, пушистые шары и положила каждому на грудь. На этом, все скорбные приготовления были окончены.