Тревога - [47]

…Это началось третьего дня. Мутал приехал из Чукур-Сая, где спешно оборудовались силосные ямы. А бригада строителей под руководством Рузимата возводила новый полевой стан для комбайнеров и трактористов: через неделю, не позже, должна была начаться косовица. Хлеба почти созрели.

Мутал, как всегда в последние дни, возвратился из Чукур-Сая в приподнятом настроении. В кишлаке его ждала еще одна радость: прибыл, наконец, бульдозер, который так долго ждали!

Дело в том, что Мутал давно уже решил срезать все бугры на холме, где строили здания яслей и детсада, и разбить перед ними садик. Но без бульдозера тут было не обойтись.

И вот его прислали.

Мутал так обрадовался, что сам скинул рубаху, сел за руль, а в помощники взял Тахира.

Они начали с небольшого бугорка па краю холма, перед самым зданием яслей, стены которого поднялись уже выше роста человека. Этот бугорок мешал строителям.

Когда-то здесь стояли глинобитные мазанки. Как только стальное лезвие бульдозера врезалось в податливую землю, начали попадаться разбитые глиняные горшки, миски, какие-то полусгнившие сундучки. И сразу же к бугру повалила детвора. А к вечеру собралась целая толпа людей. Еще бы: срезали древний, уже давно ставший привычным бугор! К тому же за рулем необычной, хотя и не слишком диковинной для кишлачных жителей машины сидел сам председатель. Люди не разошлись и после того, как зашло солнце и Мутал с Тахиром кончили работать.

Усталый, в пропотевшей запыленной майке, Мутал поднялся на гребень бугра, где собрались колхозники. Отсюда был виден весь кишлак — дома, сады, знакомые, милые сердцу предвечерние струйки дыма из тандыров; доносились блеяние овец, перекличка женщин, плач детей. И, может, поэтому разговор опять зашел о перепланировке кишлака — о том, что стало заветной мечтой Мутала, особенно после того, как за Чукур-Саем возник шахтерский городок из стекла и алюминия. Мутал увлекся и не заметил, что неподалеку от бульдозера, у только что срезанных пластов сухой глины, остановилась знакомая «Волга» Латифа. Из машины вылез ее обладатель, за ним Апа. Видно, они возвращались из города. Латиф поглядел на Мутала, потом, щуря глаза, усмехнулся:

— Поздравляю, раис-ака! Работенку себе подыскали неплохую.

Мутал понял. Но странно, сейчас это не задело его, а только развеселило:

— Спасибо, Латифджан! Работенка очень даже по душе!

Люди вокруг рассмеялись. Латиф хотел еще что-то сказать, но тут вперед выступила Апа, закинула за спину конец шелкового платка и заговорила с недоброй усмешкой:

— Удивляюсь я начальству, Муталджан! Неужели нельзя было подыскать для вас работу получше? За все ваши заслуги…

Мутал медленно выпрямился, в груди, сделалось жарко. Но в следующую секунду понял: надо сдержать себя. Не место для серьезной стычки.

— А мне лучше и не требуется, уважаемая Апа, — тоже с улыбкой сказал он. — Я не из тех, кто сойдет с коня, но с седла не сойдет. Я солдат партии; куда она пошлет, туда и пойду. Прикажет, останусь работать и на этой вот машине. Словом, теплого местечка искать не стану!

Апа не успела ответить — вмешались люди, завязалась перепалка. И скоро Апа вместе с сыном вынуждена была удалиться, провожаемая насмешками кишлачных острословов — аскиячи.

Эта маленькая победа помогла Муталу освободиться от всего, что накопилось в душе за неделю.

А накопилось немало. Через день после отъезда Муборак приехал человек из партийной комиссии обкома. Он провел в кишлаке два дня. Беседовал со многими колхозниками, побывал и в Чукур-Сае и у шахтеров. Но его выводы, очевидно, не удовлетворили Aпy. И вот — то ли она успела нажаловаться раньше, то ли после его отъезда — едва член парт-комиссии уехал, нагрянул представитель из Ташкента, за ним корреспондент областной газеты.

У Мутала чувства притупились, и он почти равнодушно встретил того и другого. Зато Муборак пришла в ярость. Ее особенно возмущало, что все это происходило, когда со дня на день должна была начаться уборка в Чукур-Сае и дел было столько, что ни у нее самой, ни у Мутала почти не оставалось времени даже для сна.

Муборак не ограничилась словами и развила бурную деятельность. Результатом явилось сегодняшнее общее собрание.

С этого-то собрания, не дожидаясь, когда и чем оно закончится, Мутал ушел сюда, к холмам Чукур-Сая. Ушел и просидел один со своими думами до самого рассвета.

Собрание было назначено в летнем клубе. Мутал даже не помнил, когда в последний раз собиралось так много народу. А собралось столько, что мест не хватило, и некоторые взобрались на заборы и даже на обступившие клуб деревья. И странно: такая масса людей — однако тишина полная, ни смеха, ни возгласа. Лишь изредка люди перешептывались, будто в ожидании чего-то необыкновенного.

Собрание обещало быть острым: из области опять приехал Рахимджанов. Мутал потом узнал, что по просьбе Муминова его прислал секретарь обкома.

Длинный неуклюжий стол на сцене накрыли бордовым полотнищем. Президиум разместился и на стульях, принесенных из правления, и на скамьях, поднятых из зрительного зала.

Мутал занял место у края стола и разглядывал собравшихся. Сразу бросилось в глаза: два первых ряда заняли родичи и приближенные Палвана. В центре первого ряда — Апа. Чуть в стороне Латиф с Султаном, правее их — Тильхат. При слабом свете со сцены трудно различить сидящих далее.