Треугольник - [35]

Я посмотрел на свою новую одежду.

— А если меня все-таки будет видно? — неуверенно пробормотал я. — Такой скандал будет.

— Ну и здорово. Про тебя в газете напишут.

— Еще раз? Не надо мне такого счастья.

— Да ладно. Не будет тебя видно. Это же теперь твои штаны и майка. Так же, как и рубашка.

— Не знаю… Ладно, пойдем. Сейчас и проверим. Если люди будут на нас смотреть, как на чертей, то придется переодеваться…

Переодеваться не пришлось. Всем не было дела до меня. С одной стороны это было хорошо, и я обрадовался. Меньше проблем на мою несчастную поседевшую голову. Но с другой… Хотелось чего-то другого, пусть и невозможного.

— Не огорчайся, — шепнула мне Юлька. Я удивился. Откуда она может знать, огорчен я или нет? Но все-таки хорошо, что она так сказала. Мне сразу стало легче и так… теплее, что ли.

— Ну что? — повернулся к нам Пальма и почесал голову. — Куда двинем?

Мне было все равно. Я был счастлив оттого, что нашел наконец тех, с кем можно нормально пообщаться. Уже несколько дней я болтал сам с собой, и от этого у меня немного помутился рассудок.

— Слушай… Март… Ты же можешь проходить через двери, так? Через любые? — спросил вдруг мальчик. — Даже через запертые?

Я задумался. Так, я проходил через двери магазина, школы, квартиры… О, подходит! Точно, дверь квартиры была заперта. Хотя нет. Я же просто представил, что нахожусь дома, а через дверь не проходил. Интересно.

— Не знаю, — честно сказал я. — Надо попробовать. А что?

— Да ничего. Просто можно сделать одно хорошее дело. С твоим рюкзаком.

— Какое? Обчистить чью-то квартиру?

— В некотором роде.

Ничего себе хорошее дело! Я так и сказал Пальме.

— Ты чего, коммунист, спятил? Тебе деньги так сильно нужны?

Пальма пожал плечами.

— Деньги-то мне нужны… Но я не про деньги тебе говорю. Мы украдем собаку.

— Кого? — удивился я. — Собаку? А зачем?

— Надо. Тебе же не привыкать, ты ведь уже спер у дядьки овчарку, — вмешалась Юлька.

— Ну… Это была вынужденная мера.

— Это тоже. У нас сосед есть. Такая гнида, — Пальма сжал кулаки, — ненавидит весь род человеческий. Так вот он завел себе собачку. Зачем, спрашивается, заводить собаку, если ты ненавидишь все живое? Знаешь, как он над ней издевается? Она каждый день плачет. На этого ублюдка даже в милицию ходили жаловаться, но там со всех взятки гладки. Говорят, сами разбирайтесь. А никто сам не хочет разбираться, потому что с этим уродом связываться — себе дороже. Давай мы сами?

— Чего сами? Собаку у него украдем?

— Ну да.

— А куда мы ее денем?

— В рюкзак тебе положим. Она маленькая совсем.

— Да нет, потом куда мы ее задеваем? Себе возьмем? А ваш сосед увидит и убьет вас всех, вместе с собакой.

— Да не. Все нормально будет. Отдадим кому-нибудь. Главное, чтобы не ему, а уж кому — это мы найдем. Кот, ну ты не понимаешь что ли? Знаешь, как надо? Ты же помогал всем, даже котенка достал с дерева, что тебе стоит собачку спасти?

Я обалдел. Сказать ему, что ли? Для того, чтобы достать котенка, мне не надо было лезть в чужую квартиру, да еще и к какому-то психованному живодеру. Я никогда не увлекался взломом квартир. В конце концов, мне просто страшно, даже если и учесть, что этот дядька меня не увидит.

— Я понимаю, — кивнул я, — но не хочу.

— Да почему? Он же не увидит тебя! Даже не узнает!

Я нахмурился.

— А ты бы на моем месте полез?

— Я бы полез, — огрызнулся Пальма. — Но я не на твоем месте, блин!

— Поблагодари Бога, — прошептал я. — За то, что ты не на моем месте.

Я думал, Пальма скажет мне что-нибудь обидное. Что, может, даже обидится сам и уйдет. Но ничего этого не случилось. Он и правда отвернулся от меня, но через секунду повернулся обратно. Лицо у него было какое-то странное. Он тут же опустил глаза вниз.

— А ты думаешь, я так далеко? — сказал он. — От твоего места? Вся разница только в том, что мне никто не даст такого шанса, как тебе. Никто. Потому что это ты умер по ошибке. А я умру по-настоящему.

Пальма посмотрел на меня. На глазах у него блестели маленькие капли. Я тут же понял, какая я скотина.

— Ладно, — сказал я. — На каком этаже живет этот… с собакой?

Пальма молчал.

— На пятом. Квартира девяносто два, — сказала Юлька, стараясь не смотреть на брата. — Дверь такого противного цвета, ядовито-зеленого, ты увидишь. Ты попробуй. Если не получится, мы попробуем как-нибудь по-другому.

— Попытка не пытка, — вздохнул я. — Ждите здесь, вдруг заметит. Выйдет в подъезд, а там вы. Так что лучше вообще отойдите.

Я вздохнул еще раз и прошел через дверь подъезда — разминался перед главной операцией. Юлька и Пальма отошли подальше, куда-то в кусты. Пальма что-то сказал сестре, а она пожала плечами и ответила ему, что именно — я не расслышал. Я здорово струхнул. Я совсем не был уверен, что поступаю правильно. Мама всегда говорила, что несмотря ни на что, ни на какие мелочи, надо оставаться хорошим человеком. Не знаю, так ли хорошо украсть у кого-то собаку?

Правда, вспомнив осчастливленное Пальмино лицо, я понял, что, скорее всего, хорошо. В конце концов, хорошо — не всегда правильно. Ладно!

Я поднялся на пятый этаж. Здорово запыхался — я бежал по лестнице, потому что в лифте ездить боюсь до ужаса, еще с младенчества у меня такая фобия. Все, между прочим, из-за Глеба — он мне лет пять назад рассказал про одного своего знакомого, который упал в шахту и разбился насмерть. Врал, наверное. Но, как бы то ни было, мне было безумно страшно. Поэтому я и не езжу в лифте, никогда.