Треугольник - [15]

Собственно, я мог бы таскать собаку с собой. Прокормить ее я сумею. Я теперь могу спереть все, что плохо лежит. И даже то, что лежит хорошо. В несгораемом сейфе. Что уж говорить о еде для собаки. Но ей нужен нормальный хозяин. Друг. Какой из меня друг? Я, скорее, труп друга. Не подходит.

Блин.

Я остановился, поскреб затылок и придумал. Просто удивительно быстро сообразил. Мой бывший одноклассник, Сашка Шмелев, как-то говорил, что очень хочет овчарку, а предки ему ее не покупают, потому что это очень дорого. Я гений!

Я побежал к Сашке домой. Благо, я знал, где проживает этот любитель овчарок. Бедная собака, так ничего и не понимающая, побежала за мной. Мне бы не хотелось оказаться на ее месте. Только представьте — какая-то сила тащит тебя неизвестно куда, без лишних вопросов, да еще и останавливается периодически передохнуть.

Через минут двадцать я стоял перед дверью Сашкиной квартиры. Я здорово запыхался, и сейчас старался отдышаться, что получалось не очень хорошо. Немного передохнув, я нажал кнопку звонка и стал ждать.

— Александр! — услышал я женский голос. Наверное, мама Сашкина. Или сестра. У него есть сестра. — Открой дверь! Опять, наверное, к тебе!

— Я не могу! Па, открой, а? — донесся до меня громкий бас Сашки. Да, звукоизоляция ни к черту.

Дверь мне открыл невысокий плюгавенький мужичонка в трико. В жизнь бы не подумал, что у высоченного, огромного Шмелева такой отец. Ну ладно, мне-то какая разница.

— Александр, — обернулся его отец в квартиру, — Это и правда к тебе.

— Щас! — пообещал Сашка и прибежал через минуту. Видели бы вы его глаза!

— Это ты ее привел? — посмотрел Сашка на отца. Тот развел руками. Шмелев удивленно потрепал собаку по голове.

— Здорово, — сказал он и затащил овчарку к себе. Дверь захлопнулась. Ну, вот. Теперь пусть Шмелев решает, что с собакой делать. Захочет — оставит себе. Не захочет — не оставит… Хотя нет, точно оставит. Лишь бы родители ему разрешили. Наверное, разрешат. У них большая квартира, четыре комнаты. Так что места всем хватит.

Мне было хорошо и грустно одновременно. Хорошо — потому что я сделал доброе дело. А грустно — потому что…

Не знаю. Просто потому что.

А чего я ожидал? Благодарности?

Не знаю. Но чего-то ожидал.

Я спустился по ступенькам вниз. Я очень сильно устал. Странно, вроде ничего особенного не сделал. И голова разболелась. Может, от переживаний?

Я точно всех пережил. И маму, и Глеба, и всех. Ну и каламбур.

Я уселся на лавочку рядом с подъездом. А у нашего подъезда скамейки нет.

Через подъезд, я видел, люди занимались очень интересным делом. Они грузили в грузовик диван, пианино, кресло и всякие чемоданы. Когда мы переезжали, мама сказала, что это сущий ад. Не знаю, мне понравилось. Весело было. А один чемодан мы в дороге потеряли. Я по этому поводу не очень расстроился, все равно в этом чемодане ничего, кроме маминых платьев и книг, не было. А вообще-то я ничего почти не помню. Мы очень давно переехали. Пойду, посмотрю поближе.

Напрасно я думал, что это интересно. Ничего интересного тут не было. Два грузчика, кряхтя, поднимали фортепиано. Наверное, они здорово жалели, что это не синтезатор. Им было тяжело. Кое-как они взгромоздили огромное пианино в кузов и грустно посмотрели на дожидающийся очереди диван. Я злорадно усмехнулся и с размаху плюхнулся прямо на него. Грузчики смахнули пот и подошли ко мне совсем близко.

— Ну, давай, Сеня, я с этого края, а ты с того берись. Щас мы его мигом.

Ишь чего захотели. Мигом. Нет, ребята, так неинтересно.

Тот, который Сеня, попытался приподнять диван. Попытался… и ахнул. Я, в принципе, легкий. Не знаю точно, сколько я вешу, наверное, килограммов сорок. Или меньше. Но ведь ощутимая разница — поднимать диван весом в сорок или восемьдесят кило. Я подождал, пока Сеня и его друг наматерятся всласть, а потом встал.

— Слушай, а чего это он легче стал в два раза? — удивился Сенин товарищ. — С ума сойти. Ты его, наверное, специально держал с того края!

Сеня покрутил пальцем у виска.

— Спятил, да? — обиженно протянул он.

Вот уж точно. Да если я захочу, вы, ребята, оба спятите. Разом. Я захохотал и прошелся мимо не загруженных еще вещей. Доски какие-то, наверное, шкаф. Кресло светленькое, такое же, как и диван. Холодильник. Прикол. Я представил, что будет с грузчиками, если я заберусь в холодильник и закроюсь. Точно с ума сойдут.

Картины разные, пейзажи. Некрасивые. Мазня какая-то. Зеркало. Ну и грязное. Моют они его когда-нибудь или нет? Я посмотрел на себя со стороны. Хорош, ничего не скажешь. Тощий, грязный, обросший. Рожа чумазая, как у трубочиста. Волосы грязные до ужаса, как будто я их месяц не мыл. А это еще что такое?

Я присмотрелся к свалявшимся патлам. Малоутешительное зрелище. Я, оказывается, поседел. Вот седая прядь, прямо посередине.

А еще я, кажется, похудел. Хотя и худеть-то некуда. Брюхо и так к скелету присохло. И ребра во все стороны торчат. Сейчас, под рубашкой, не видно. Но какая разница — видно или нет? Я-то знаю.

Так мне себя жалко стало. Какой-то я стал совсем покоцанный. Это за один-то день!

И тут мое отражение прищурилось и мне подмигнуло. У меня глаза чуть не вылезли и челюсть отвисла. А мальчишка в зеркале подмигнул еще раз.