Треугольник - [17]

Я сам не понимал, отчего злился на этих немцев. Но злился ужасно. Я снова посмотрел на небо, чтобы немного успокоиться.

Звезды — они красивые. Далекие, холодные, безразличные. Но красивые.

Я посидел еще минут десять, задрав голову вверх, а потом встал и подошел к зеркалу. Я уже клялся, что никогда больше не посмотрюсь в него, но любопытство взяло свое, и я осторожно подошел.

Оттуда на меня смотрел худой растрепанный пацан тринадцати лет. Я его хорошо знал. Он все повторял в точности за мной. Я поднимал руку — и он поднимал. Я закрывал один глаз — и мальчишка закрывал. Я понял, что ничего от него не добьюсь. Отражение больше не желало безобразничать. Следовательно, это все-таки были глюки.

Я совсем уж было отошел, но вдруг мальчишка в зеркале безнадежно посмотрел на меня (честное слово!), махнул рукой и скрылся.

— Ой… — вырвалось у меня. Я остался, как во сне, один перед зеркалом. Меня в нем не было. Только то, что было сзади. Я поморгал, обернулся назад, сверяя пейзаж в зеркале с действительностью, а когда развернулся обратно, снова увидел себя. Отражение вело себя порядочно и с ума, в отличие от меня, не сходило.

Я приподнял брови и пошел гулять. Все равно делать больше нечего было. Я пошел к парку, к детскому, с качелями и каруселями. Людей почти не было. Я встретил только усталого мужчину, по-видимому, возвращающегося с работы, бомжа, решившего выйти на промысел и поискать бутылки раньше обычного, и молодых парня и девушку, наркоманов. Они сосредоточенно покачивались и глупо хихикали. Наверное, курили гашиш. Я никогда раньше не видел наркоманов и остановился рассмотреть. Зрелище было жалкое. Шли они еле-еле, то и дело спотыкались и падали. Потом парень, упав в который раз, уже не поднялся. Девушка засмеялась и попыталась приподнять его, но, убедившись в невозможности этого действия, психанула и ушла без него. Я подошел к парню. Рассмотреть его как следует я не мог — все-таки темно было. Но то, что он больше не встанет, я понял сразу. Блин, надо бы позвонить в "скорую", а где поблизости телефон-автомат, я не знаю. Да все равно они сейчас на карточках, а не на монетках. Монетка у меня есть, два рубля, а вот карты телефонной нет и не было никогда. Мобильник мне мама обещала на день рождения, а день рождения у меня через месяц. Так что связи с миром совсем никакой.

А если он умрет? Ну пусть он наркоман! Все равно! Может, он хороший человек. Может, он не виноват, что стал наркоманом.

А кто виноват?

Не знаю, может, обстоятельства?

Да какие, к черту, обстоятельства? Он в отбросах общества, андеркласс, как говорит наша училка по обществознанию.

Ну и что? Ведь он человек, такой же как я. Ну, не совсем такой. Но будет таким, если я ничего не сделаю.

Я стал лихорадочно соображать, где находится телефон. Так. Автоматы не подходят: карты нет. В квартиру звонить я не попрошусь. Позвонить в дверь и попросить вызвать скорую тоже не выйдет. Меня никто не видит и не слышит. Думай, блин, думай!

Единственное средство общения сейчас у меня — ручка и бумага. Но, черт возьми, надо еще, чтобы кто-нибудь прочитал то, что я напишу! А кто сейчас не спит?

Я, подумалось мне. Не подходит. А еще?

А еще психи-полуночники. Сторожа. Молодежь в ночных клубах.

Так, уже лучше. Тем более, что ночной клуб был недалеко отсюда, только дорогу перейти надо, и все.

Я побежал. Я старался действовать как можно быстрей, потому что парень, похоже, мог отбросить тапки в любую минуту. Даже от дядьки, у которого скоммуниздил овчарку, я не бежал так быстро. На бегу я сочинял текст записки, которую я отдам какому-нибудь мало-мальски трезвому субъекту. Я добежал до дверей и раскрыл застежку-молнию у рюкзака, достал тетрадь и ручку, вырвал лист и быстро написал: "Возле детского парка лежит парень и умирает, надо срочно вызвать скорую". Сколько в этой филькиной грамоте было ошибок — без понятия, наверно, достаточно. Я ворвался в зал и осмотрелся, невольно бросая на все вокруг заинтересованные взгляды.

Я никогда раньше не был в подобных заведениях, что, в общем-то, и не странно. Сюда пускают только тех, кому уже стукнуло восемнадцать. Мне до восемнадцатилетия еще как России до правового государства.

Но я сейчас говорю не о политике, а о ночном клубе. Здесь было довольно весело. Играла громкая музыка, за барной стойкой стояли молодые парни и продавали выпивку, а иногда пили и сами. Люди танцевали особый танец с точным названием "Кто во что горазд" и пили, сидя за столиками. На жалком подобии сцены какая-то девица танцевала что-то похабное, постепенно переходящее в стриптиз. Я было засмотрелся, но тут же вспомнил, зачем я здесь и стал искать среди сидящих за столиками людей хоть одного, способного прочесть мое послание и помочь.

За первым столиком сидела компания из дюжины молодых парней и девушек, непонятно как уместившихся там. Они были уже изрядно пьяны и хохотали, как сумасшедшие, громко матерились и орали всякие непристойности, изредка переходя на пение. Репертуар у них был объемный. Русские романсы, дискотека восьмидесятых, современные хиты и что-то, похожее на экспромт. Так, эти психи точно отпадают.