Треугольная шляпа, Пепита Хименес, Донья Перфекта, Кровь и песок - [20]

— Не понимаю, почему! В самом деле, будем говорить откровенно. Ваша милость… прошу меня извинить, имеет один недостаток в фигуре… Верно?

— Ну, да! — ответил коррехидор. — Но ведь у дядюшки Лукаса имеется тот же недостаток. У него-то горб еще побольше моего!

— Значительно больше! Намного больше! Даже и сравнивать нельзя, насколько больше! Но зато — и к этому-то я и клоню — у вашей милости очень интересное лицо… именно, что называется, красивое лицо… а дядюшка Лукас — урод, каких мало.

Коррехидор самодовольно улыбнулся.

— К тому же, — продолжал альгвасил, — сенья Фраскита готова в лепешку расшибиться, лишь бы выхлопотать назначение для своего племянника…

— Ты прав. Я только на это и надеюсь.

— Тогда, сеньор, за дело! Я уже изложил вашей милости свой план. Остается лишь привести его в исполнение сегодня же ночью!

— Сколько раз я тебе говорил, что не нуждаюсь в советах! — рявкнул дон Эухенио, вдруг вспомнив, что говорит с подчиненным.

— Я думал, вы, наоборот, хотите со мной посоветоваться… — пробормотал Гардунья.

— Молчать!

Гардунья поклонился.

— Итак, ты говоришь, — продолжал сеньор Суньига, смягчившись, — нынче же можно все это устроить? Знаешь что, братец? Мне кажется, твой план неплох. Правда, какого черта! Так, по крайней мере, не будет больше этой проклятой неопределенности!

Гардунья хранил молчание.

Коррехидор подошел к конторке, написал несколько строк на бланке, скрепил печатью, а затем опустил написанное в карман.

— Назначение племянника готово! — сказал он и засунул в ноздрю щепотку табаку. — Завтра я переговорю с рехидорами… Пусть только посмеют не утвердить, я им покажу!.. Как ты думаешь, правильно я поступаю?

— Еще бы! Еще бы! — воскликнул, вне себя от восторга, Гардунья, запустив лапу в табакерку коррехидора и выхватив оттуда изрядную щепотку. — Отлично! Отлично! Предшественник вашей милости тоже никогда долго не раздумывал над такими пустяками. Однажды…

— Довольно болтовни! — прикрикнул на Гардунью коррехидор и ударил перчаткой по его воровато протянутой руке. — Мой предшественник был олухом, когда брал тебя в альгвасилы. Но к делу. Ты остановился на том, что мельница дядюшки Лукаса относится к соседнему селению, а не к нашему городу… Ты в этом уверен?

— Совершенно! Граница нашего округа доходит до того овражка, где я ожидал сегодня ваше превосходительство… Черт возьми! Если б я был на вашем месте!

— Довольно! — рявкнул дон Эухенио. — Ты забываешься!.. — Схватив осьмушку листа, коррехидор набросал записку, сложил ее вдвое, запечатал и вручил Гардунье.

— Вот тебе записка к деревенскому алькальду^{31}, о которой ты мне говорил. На словах объяснишь ему, что надо делать. Видишь, я во всем следую твоему плану! Но только смотри не подведи меня!

— Будьте покойны! — ответил Гардунья. — За сеньором Хуаном Лопесом водится немало грешков, и как только он увидит подпись вашей милости, так сейчас же сделает все, что я ему скажу. Ведь это он задолжал, самое меньшее, тысячу мер зерна в королевские амбары и столько же в общественные… Причем последний-то раз уж против всякого закона, — он не вдова и не бедняк, чтоб получать оттуда хлеб, не возвращая его и не платя процентов. Он игрок, пьяница, распутник, бабам от него проходу нет, срам на все село… И такой человек облечен властью!.. Видно, так уж устроен мир!

— Я тебе приказал молчать! — гаркнул коррехидор. — Ты меня с толку сбиваешь!.. Ближе к делу, — продолжал он, меняя тон. — Сейчас четверть восьмого… Прежде всего ты отправишься ко мне домой и скажешь хозяйке, чтобы она ужинала без меня и ложилась спать. Скажи, что я остаюсь здесь работать до полуночи, а затем вместе с тобой отправлюсь в секретный обход ловить злоумышленников… Словом, наври ей с три короба, чтобы она не беспокоилась. Скажи другому альгвасилу, чтобы он принес мне поужинать… Я не рискую показаться супруге, — она так хорошо меня изучила, что способна читать мои мысли! Вели кухарке положить мне сегодняшних оладьев да передай Хуану, чтобы он незаметно принес мне из таверны полкварты белого вина. Затем ты отправишься в село, куда поспеешь к половине девятого.

— Буду там ровно в восемь! — воскликнул Гардунья.

— Не спорь со мной! — рявкнул коррехидор, вдруг снова вспомнив о своем высоком ранге.

Гардунья поклонился.

— Итак, мы условились, — продолжал коррехидор, смягчившись, — что ровно в восемь ты будешь в селе. От села до мельницы будет… пожалуй, с полмили…

— Четверть.

— Молчать!

Альгвасил снова поклонился.

— Четверть… — продолжал коррехидор. — Следственно, в десять… Как, по-твоему, в десять?..

— Раньше десяти! В половине десятого ваша милость вполне может постучать в дверь мельницы!

— Проклятье! Ты меня еще будешь учить, что я должен делать!.. Предположим, что ты…

— Я буду везде… Но моя главная квартира будет в овражке. Ай! Чуть не забыл!.. Пусть ваша милость отправится пешком и без фонаря…

— Будь ты неладен со своими советами! Ты что, думаешь, я в первый раз выступаю в поход?

— Простите, ваша милость… Ах, да! Вот еще! Стучите не в те большие двери, что выходят на мощеную площадку, а в ту дверцу, что находится над лотком…

— Разве над лотком есть дверь? Мне это и в голову не приходило.