— Верно, Андревна, верно! — одобряет ее отец, роющийся в корзинах. — Помоги-ко мне бутылки-то раскупорить.
— Андревна! Смотри за ним, чтоб он до жениха-то не нализался! — опять доносится из другой комнаты голос матери.
Невесту буквально втащили и пихнули на диван. Декольтированное платье надето было кое-как. Она была бледна, как полотно, глядела бессмысленно, не плакала уже более, а только как-то судорожно подергивалась.
— Не послать ли к девицам Окуркиным за румянами? — говорила тетка. — Подрумянить бы ее, а то бледна очень.
— Не надо, не надо, родные! — крикнула сваха. — Он бледность любит. Бледностью-то только и прельстился. Первые-то у него жены были румяны, так теперь для перемены на бледность мода.
В это время у дома остановилась пролетка. С нее слезал седой старик.
— Приехал! Приехал! — завопил весь чиновничий дом и бросился в кухню.
Там в дверях стоял уже жених, держал в руках громаднейший бумажник, и, вынув оттуда трехрублевую бумажку, «серебрил» кухарку, суя бумажку ей в руки.
— Благодетель! — взвыла та и прилипла к руке губами.
К старику подскочил отец невесты, поцеловал его в плечо и начал стаскивать с него пальто.
— Будущий тестюшка? — спросил тот.
— Точно так-с.
— В таком разе в губы…
— Пожалуйте! Пожалуйте в комнаты! На пороге-то нехорошо! — кричали женщины.
Старик жених вошел в комнату и набожно начал креститься на образа.
Невеста лежала на диване в обмороке.
1906
