Третья тропа - [63]
— Сдаюсь!
Катя замолчала, выжидательно глядя на него, готовая, если потребуется, снова забросать упреками и обвинениями весь Большой Совет.
— Не знаю, как остальные, а я сдаюсь! — повторил Клекотов. — Это наше упущение. Предлагаю включить Катю в состав Совета!.. Возражений нет?
— Пусть только попробуют! — пригрозила Катя и заняла место в переднем ряду. — Можно продолжать… Что вы там без меня обсуждали?
Пряча улыбку, подполковник Клекотов объяснил, что Совет рассматривает кандидатуру Григория Распутина и решает вопрос, назначить ли его помощником командира отделения или воздержаться.
— Назначить! — сказала Катя. — Парень он простой и кушает за двоих! — Чтобы продолжать, ей пришлось вскочить и притопнуть ногой, потому что вокруг хохотали. — Оч-чень смешно!.. В здоровом теле — здоровый дух!
— Не горячись, Катюша! — сказал Клекотов. — Никто пока не возражал против Распутина. Ты нас прервала, когда мы хотели послушать его самого… Слушаем тебя, Григорий!
Распутя встал.
— А чего говорить-то?.. Обижать ребят не буду… Ну и другим не дам.
— А справишься с отделением? — спросил капитан Дробовой.
Гришка приподнял руки, оценивающе посмотрел на широкие ладони.
— Может, и справился бы, только я ж обещал не обижать их.
— Да не в том смысле! — поправил его Дробовой. — Слушаться тебя будут?
— А чего ж им не слушаться?.. Чего не надо, заставлять не буду.
— Я-за! — Катя подняла руку.
Проголосовали дружно. Подполковник Клекотов взял со стола новенькую звездочку и подошел к Гришке.
— Сходи в мастерскую, пришей и возвращайся — мы тебя тогда поздравим по всей форме!
Гришка взял красную звездочку и, услышав подсказку Славки Мощагина, сказал:
— Есть.
Радости или простого удивления не было ни в его голосе, ни в глазах, и только сержант Кульбеда подметил, что Гришка чуточку подтянулся и без напоминания расправил плечи. Выходя, он не шаркал ботинками по полу, а на крыльце до того расчувствовался, что показал Богдану звездочку.
— Во чего выдали… Иду пришивать.
Не ответил Богдан. Может быть, и не слышал. Непонятная Катина фраза о Нате все еще звучала в ушах. Что могла сделать эта девчонка? За что он должен благодарить ее и даже кланяться в ножки? И не то чтобы просвет или выход увидел Богдан из своего темного тупика. Нет! Просто он почувствовал крохотное облегчение оттого, что, значит, не все отказались от него. И неважно, что она там сделала! Пусть мелочь какую-нибудь. Но, значит, не вычеркнула его из памяти, не отгородилась от него, как Фимка и Димка.
— Богдан! — услышал он чей-то отчаянный вопль. — Богдан!.. Скажи им! Скажи!
Несколько мальчишек волокли к штабу Вовку Самоварика — взлохмаченного, растрепанного. Прежде чем тащить его сюда, ребята изрядно намяли ему бока. Двое держали за руки, третий подталкивал в спину. Остальные шли сзади.
— Отпустите его. Это я снимал. — Богдан встал и вытащил обе фотокарточки. — Вот доказательство.
Кто-то из мальчишек выхватил снимки. Вовкины конвоиры разжали руки, и он поспешно выкатился из толпы, которая начала надвигаться на Богдана. Никогда раньше он не поверил бы, что есть такие минуты, когда хочется быть избитым. А сейчас он хотел этого. Помешал комиссар Клим. Услышав тревожный шумок, он вышел на крыльцо. Мальчишки передали ему снимки и, перебивая друг друга, рассказали все.
— Это правда? — спросил Клим у Богдана.
Тот не отпирался.
— Я снимал. И вас тогда я вывесил.
— А зачем на Совет пришел? Чтобы рассказать про это?
— Не только.
— Ну идем! — Клим пропустил его вперед и в коридоре перед дверью штабной комнаты посоветовал: — Будь откровенным.
Их ждали. Подполковник Клекотов указал на свободный стул.
— Мы тебя не вызывали. Вероятно, у тебя у самого есть просьбы к Совету?
— Да. — Богдан помолчал, а заговорив, удивился, что очень легко, как о ком-то постороннем, высказал страшную для себя просьбу: — Отошлите меня в город, а в суд сообщите, что отсрочка не помогла. Я должен отсидеть свои три года.
Было слышно, как зашелестел листок бумаги, которую Клекотов взял со стола.
— Мы уже читали, — пояснил он. — Читаю для тебя. Это рапорт твоего командира отделения Сергея Лагутина. «Прошу никакие заявления Богдана Залавского не рассматривать до моего выздоровления. Потому, во-первых, что он обращается в Большой Совет, минуя командиров отделения и взвода. И, во-вторых, потому, что сначала нам надо с ним вдвоем определить виновность каждого, а уж потом, если будет нужно, выходить на Большой Совет».
— Просьба командира отделения законная, — сказал капитан Дробовой. — Но у меня несколько вопросов к новому члену Совета. От кого Сергей Лагутин узнал, что Залавский решил прийти сюда?
— От меня, конечно! — ответила Катя.
— А вы от кого?
— От Наты. Она и.
Катя вовремя остановилась. Она вовсе не собиралась расписывать здесь, как полчаса назад прибежала к ней заплаканная Ната и со слезами умоляла ее сделать что-нибудь для Богдана, придумать такое, чтобы его не стали слушать на Большом Совете.
— Она и рассказала все, — после паузы закончила Катя. — Богдан из-за какой-то карточки с ней поссорился.
О карточке никто еще из членов Совета не знал, и комиссар Клим не хотел показывать мальчишкам снимок, оскорбительный для Кати. Но ей самой не терпелось увидеть, что же это за фотография, из-за которой возникло столько волнений.
