Третья штанина - [24]

– Оставайся у меня, – обрадовался Игорь, – моя мама уехала в Анжерку, а Таня ушла, теперь мне одному плохо…

Они пили, музыка играла, я сидел в кресле, курил. Света все рассказывала о том, как они поссорились с парнем, о том, что у нее эрозия шейки матки. Я не очень-то слушал. Я курил, почти не разговаривал даже. Алису начало вести, она подходила и целовала меня, садилась ко мне на колени и целовала, я отвечал на ее поцелуи, но мне представлялось, что и у меня, и у нее во рту множество ранок и что моя кровь смешивается с кровью четырнадцати доноров. У меня поднялось давление. Я выпил сердипин, который нашелся у Игоря. Алиса гладила меня по голове, Игорь плясал со Светой. Я крикнул Свете, что ей стоит поторопиться с лечением эрозии, иначе у нее не будет чудесных детишек.

– Спиногрызы! А как же спиногрызы, милые сердцу?

– И пусть не будет, слава богу, мне не нужны дети! – такое было мнение у Светы на этот счет.

– Завтра ты вернешься к своему парню, а он тебя не возьмет бесплодную! – настоял я, хотя меня и не особо волновало, что у них будет с ее парнем.

– Я не вернусь к нему, – сказала Света, – обойдется.

– Спиногрызы, – сказал я Алисе, – мне они нужны, маленькие и миленькие.

Алиса еще раз меня поцеловала. Настала ночь, а она забыла позвонить маме. Пришел сосед снизу. Хотел попросить, чтобы мы сделали тише музыку, но выпил и решил остаться. Сережа, смуглый здоровый парень нашего возраста, Игорь называл его Эфиопом в честь персонажа из последнего фильма Алексея Балабанова, но я этого фильма не смотрел и не мог подтвердить сходства. От выкуренных сигарет меня немного мутило, давление примерно сто сорок пять на девяносто, прикидывал я. Поэтому я пошел в комнату Игоря и прилег на кровать. Комната медленно вращалась вокруг меня. Ко мне подошла Алиса и сказала:

– А ты понравился Свете.

– Но спать ей придется с Игорем, – ответил я без усмешки.

Алиса спросила:

– А ты собираешься спать?

– Нет, – сказал зачем-то я.

Потом встал, превозмогая внезапно усилившееся вдвое земное притяжение, закрыл дверь на замок. И зачем-то стал раздевать Алису.

– Ты нормально себя чувствуешь? – спросила она. – Ты не умрешь на мне?

Я уложил ее на кровать. Наверное, вид у меня был не очень убедительный, потому что она спросила:

– Ты точно хочешь сейчас?

О да, еще как хочу, черт возьми. Мне было не по себе. Все катилось куда-то, болела голова, страсти было немного, кончить не получалось ни у меня, ни у нее. Мы барахтались на кровати в дырявой спасательной шлюпке на полпути к Берегу Мечты, и я был далеко не на высоте. Слишком много всего в голове. К тому же Игорь решил пошутить: он вышел из гостиной на балкон, сел на бортик и стал стучаться к нам в окно и комментировать наши действия – хотя вряд ли он мог что-нибудь толком разглядеть, света было немного, только от включенного компьютера. Хотя, возможно, ему было видно оттуда кусок моей прыгающей в потемках жопы. Игорь продолжал катить свою гнусную и не остроумную телегу, стучал в стекло, рискуя свалиться с четвертого этажа на асфальт или на козырек кафе «Встреча» и сменить один ад на другой. Конечно, он не знал о моем смятении, но все равно не надо быть таким говнюком. Есть люди, которые считают, что секс должен быть только у них. Я встал, задернул шторы и крикнул Игорю, чтобы он катился куда подальше. И вернулся к Алисе, по дороге стянув презерватив и бросив его на пол.

Мне уже было все равно.

Она что-то возразила, но я крепко обхватил ее тело руками и резко заткнул ее испуг и все мыслимые возражения, вложив в движение все свое отчаяние; назад дороги не было. Она издавала звуки, я не останавливался, не сбавлял темпа, и вот мне подкатило, я достал, хотел вставить ей в рот, но не успел и разрешился на нее. Мы немного полежали, ничего не говоря, отдышались, и я вытер ее живот и грудь – и даже немного попало на волосы – своей футболкой.

Когда Алиса пошла еще выпить, я, уже одетый, лежал, глядя в потолок, в этой обдроченной футболке, ждал, когда мне удастся провалиться в спасительный сон. Но если я закрывал глаза, мне становилось не по себе, там, во мраке под закрытыми веками, было так одиноко, поэтому я снова открывал глаза и снова смотрел в потолок. Что я делаю, чего я хочу, удастся ли мне когда-нибудь разобраться с собой и тем, что происходит?

Через какое-то время Алиса вернулась, совсем уже нетрезвая, сначала меня целовала, даже изображала любовь и страсть. Мне не хотелось. Стоять-то у меня стоял, но мне не хотелось. Вдруг она села на кровати, и понеслось, будто резко передернули рубильник: она стала говорить мне о том, что ей, конечно, хорошо со мной, но она, наверное, все-таки больше лесбиянка, нежели натуралка.

– Я этого не знал, – ответил я.

Потом она легла, а я, наоборот, встал и смотрел в окно. Алиса лежала на кровати и рассказывала голосом актрисы, плохо играющей в плохом спектакле – мне было даже неловко за нее, – рассказывала о девушке, которая недавно ей понравилась, о ее прекрасных глазах, о том, что с парнями она хотя бы может спать, если использовать презервативы, – но с девушкой нет вариантов. Эта ее драма не находила отклика в моей душе, мне было жалко только себя. Потом Алиса вдруг заговорила на тему того, что она уверена: я лучший поэт из всех, кого она знает, и я обязан написать про нее стихотворение, и тогда, может, благодаря моим строкам ей удастся остаться в мире, господи боже, немного дольше. Потом Алиса так же неожиданно переключилась на рассказ о том, что она раньше была влюблена в Игоря.