Третья русская революция - [16]
Поначалу главным требованием оппозиции была отставка и.о. премьер-министра Егора Гайдара, которого оппозиция атаковала еще с весны, не утверждая в должности главы правительства. Экономическая ситуация в стране была катастрофической, галопировала инфляция, и с каждым месяцем позиции "отца шоковой терапии" становились все более шаткими. И тогда Ельцин пошел на рискованный шаг. Выступая 10 декабря перед депутатами Верховного Совета, он призвал всех, кто поддерживает его реформы, покинуть вместе с ним зал заседаний, если парламент будет настаивать на отрешении Гайдара от должности. Ельцин по старой памяти думал увлечь за собой толпу. Но когда президент сошел с парламентской трибуны и твердым шагом направился к выходу, за ним последовало 40-50 человек. Подавляющее число депутатов не сдвинулось с места.
Это было первое крупное политическое поражение Ельцина, вследствие чего был смещен со своего поста Егор Гайдар, а новым премьер-министром России стал старый номенклатурный волк Виктор Черномырдин. Западных лидеров и спецов по русским делам, следивших за московскими баталиями, отставка Гайдара не испугала, ведь на Западе падение кабинетов министров и премьеров - явление ординарное.
В 1995 году Борис Ельцин и Андрей Козырев были сильно обеспокоены ситуацией в России
Однако через три дня произошло событие, которое вызвало на обоих берегах Атлантики подлинный переполох. 14 декабря 1992 года на конференции министров иностранных дел 52 стран в Стокгольме выступил Андрей Козырев. Его выступление и последующие беседы с высокопоставленными чиновниками американской администрации открыли Белому дому глаза на многое и определили перспективу отношений официального Вашингтона и Москвы.
Вот как характеризует Тэлбот политику Ельцина и Козырева, ставшего в 1990 году с подачи Шеварднадзе министром иностранных дел РСФСР: "Тенденция к дезинтеграции СССР, все усиливаясь, наводила на мысль о диктатуре, которая - как это представлялось и тем, кто ее опасался, и тем, кто видел в ней панацею от грозящего сверхдержаве распада, - сделает попытку остановить процесс. В этих условиях российские либералы, ведомые Ельциным и Козыревым, чтобы предупредить угрозу диктатуры, сами взялись поддерживать союзные республики в их праве на самоопределение и практически стали призывать их к отделению. Естественно, эти самоопределения и отделения должны были бы в итоге вылиться в прецедент для самой Российской Федерации..."
То есть Тэлбот считает, что в развале СССР одинаково виновны и Горбачев с Шеварднадзе, и Ельцин с Козыревым. Причем в этом квартете лишь Горбачев искренне не желал развала.
Тэлбот хорошо знал Козырева еще с середины 1980-х годов и воспринимал "как представителя нового поколения советских дипломатов, который и внешним обликом, и мышлением походил на своих западных коллег".
Вот что пишет Тэлбот о скрытых пружинах поведения Козырева: "Даже работая на вторых ролях в советском МИДе, он тяготел к собственному осмыслению ситуации. Не имея возможности открыто заявить об этом, он находил способ дать понять это своим иностранным собеседникам - гримасой, улыбкой, фигурой умолчания. Эти качества влекли его к новой роли на международных дипломатических подмостках. Но вторые роли, на которых Козырев обретался, не давали, и более того - не предвещали в обозримом будущем вожделенного простора".
Вожделенный простор карьерный дипломат Козырев мог получить, лишь став министром иностранных дел независимого государства. А стать им он мог, лишь развалив Советский Союз. Руководствуясь этим интересом, Козырев и другие "карьерные демократы" стали подбивать Ельцина и лидеров национально-демократических и националистических движений в союзных республиках к "полюбовному" роспуску СССР. Закулисным режиссером спектакля в последнем акте был Вашингтон.
И вот 14 декабря 1992 года Андрей Козырев вышел на трибуну Стокгольмской конференции и на правах полномочного представителя демократической России, взявшей курс на реформы и сближение с Западом, произнес речь, которая, вопреки всем ожиданиям, прозвучала как декларация новой "холодной войны". После афронта, который потерпел Ельцин в Верховном Совете, минуло лишь три дня. Политики и политологи только начинали осмысливать драматический эпизод в российском парламенте, и резкого поворота во внешней политике России не предугадывал никто. И вдруг министр иностранных дел ельцинской России, провозгласивший своими приоритетами свободу и демократию, объявил, что отныне приоритетом его правительства и страны будет всемерная защита своих национальных интересов от посягательств Запада. Более того, Козырев обратился в зал к изумленным министрам иностранных дел СНГ с призывом объединиться вокруг России, способной постоять за себя и своих друзей.
В течение получаса в зале царило смятение, умноженное суетой репортеров, бросившихся к телефонам, чтобы передать в редакции ошеломляющую весть: Россия возвращается к политике и принципам "холодной войны"! Кто-то не поддался всеобщему замешательству и стал склоняться к мысли, что речь Козырева была провокацией, а сам он - обманщик и самозванец, никем на такие заявления не уполномоченный. Лоуренс Иглбергер - последний госсекретарь в администрации Джорджа Буша-старшего, сменивший на этом посту Джеймса Бейкера, отвел Козырева в сторону и потребовал объяснений. И российский министр, явно растерянный и оробевший, пояснил госсекретарю США, что его речь - это ораторский прием, целью которого было наглядно показать всему миру, что может произойти в России, если там верх возьмут сторонники жесткой линии - противники Ельцина.
