Третья пуля. Охота на Цирюльника - [33]

— Прекратите, — попросил Морган.

В дверь постучал стюард и сообщил, что ванна готова, как обычно. Морган облачился в халат и вышел в продуваемый ветерком коридор. Проходя мимо двери, ведущей на палубу, он осторожно приоткрыл ее, высунул голову и полной грудью вдохнул свежий утренний воздух. Его обдуло теплым ветерком. На горизонте вставало солнце, окруженное длинными розовато-белыми лентами облаков. Море переливалось из зеленого в темно-серый цвет, кое-где белели барашки волн. Писатель посмотрел вперед, на нос корабля, то высоко вздымающийся вверх, то падающий вниз, на сияющие белизной каюты, на красножерлые дымовые трубы и медные ободки иллюминаторов, буквально горящие на солнце. Потом услышал, как монотонно разбиваются о нос корабля волны, как плещет за бортом вода, и понял, что это хорошо. Все хорошо. В эту минуту он даже испытал мимолетный прилив нежности к капитану Уистлеру. Бедняга! Сейчас он, наверное, прикладывает к глазу сырое мясо и вздыхает, так как не в состоянии спуститься к завтраку. Старый добрый капитан Уистлер! Моргану даже пришла дикая мысль: отправиться всем вместе к капитану и поговорить с ним по-мужски. «Послушайте, капитан, нам очень стыдно, но это мы вчера ночью подбили вам глаз и подбросили на палубу бутылку из-под виски. Извините нас, пожалуйста. Давайте все забудем и станем друзьями. Хорошо?» Но по здравом размышлении понял, что даже все добрые предзнаменования сегодняшнего утра не в состоянии сдержать гнева Уистлера. Вряд ли после такого признания он согласится стать их другом. Он еще немного постоял, вдыхая утренние ароматы и радостно предвкушая, как высадится на берег в Англии, увидит свою жену Мадлен, которая встретит его в Саутгемптоне. Помечтал об отпуске в Париже, куда они отправятся на деньги, которые ему удалось выудить у американских издателей, о маленьком белом отеле возле Эколь-Милитэр, где в фонтане посреди садика, мощенного гравием, плавают угри, и о многих других вещах, не связанных с данным повествованием.

Но пока Морган принимал ванну и брился, настроение его несколько испортилось, так как он вспомнил и о грядущих неприятностях. Морган до сих пор испытывал потрясение от ужасной находки — нелепой бритвы под койкой — и, казалось, все еще ощущал на пальцах кровь, которой был отмечен путь Слепого Цирюльника. На совещании, продолжавшемся почти до четырех утра, друзья попытались решить, как же им лучше всего поступить.

Уоррен и Валвик, как всегда, предпочитали действовать прямо. Последний считал, что лучше всего будет пойти прямо к Уистлеру, прихватив бритву, и сказать: «Ну, старый дурень, видите? Если считаете меня сумасшедшим, то что вы скажете вот на это?» Морган и Пегги не соглашались с ним. Они заявили, что это вопрос психологии и следует учитывать настроение капитана. При его теперешнем возбужденном состоянии, говорили они, ему можно с таким же успехом заявить, что по возвращении в свою каюту Уоррен увидел там парочку бизонов, которые паслись среди мебели. Так что лучше подождать. Утром Уистлер начнет расследование, обнаружит исчезновение одной из пассажирок, а уж тогда можно будет к нему подойти. В конце концов на том и порешили.

После того как бритва надежно упокоилась в чемодане писателя, а койку застелили на случай, если вдруг проявит любопытство стюард, Морган, одеваясь, обсудил с Уорреном дальнейший план действий, при этом сознательно воздерживаясь от обсуждения убийства, которое якобы произошло прошлой ночью. Ведь существовали более насущные вещи. Например, скоро весь корабль загудит о находке утраченного изумрудного слона. А вот когда с микроскопического мозга капитана свалится этот груз, можно будет снова осторожненько попытаться убедить его, что ночью кому-то перерезали горло. И только потом им предстоит настоящая дуэль со Слепым Цирюльником.

— Вот что мне не терпится узнать, — заявил Уоррен, когда они спускались в ресторан, — кто же нашел изумруд: доктор Кайл или Перригоры? Я все еще подозреваю…

— Врача? — спросил Морган. — Чушь! Но и мне хотелось бы взглянуть на доктора Кайла, лишенного его обычной невозмутимости. О боги! Вы были правы. Корабль просыпается. Сегодня утром список больных стремительно сокращается. Посмотрите, сколько здесь детишек. Если старый Жюль Фортинбрас привыкнет к морской качке…

Ресторанный зал, залитый солнечным светом, полнился гулом голосов, нетерпеливым звоном ножей и вилок. Сияющие стюарды носились по залу с подносами. На завтрак в ранний час — было полдевятого утра — спустилось больше народу, чем обедало вчера вечером. Но за капитанским столом восседала лишь одинокая фигура доктора Кайла, усердно уминающего яичницу со скоростью, которой могли бы позавидовать герои романов Вальтера Скотта, славившиеся своим обжорством.

— Доброе утро! — обернувшись к ним, поздоровался доктор Кайл с неожиданной приветливостью. — Славный денек, славный денек. Доброе утро, мистер Уоррен. Добр-рое утр-ро, мистер Морган. Садитесь.

Заговорщики, переглянувшись, сделали вид, будто ничего не происходит. До сих пор доктор Кайл бывал с ними безукоризненно вежлив, однако вряд ли интересовался ими или питал склонность к общению. Он производил впечатление человека вполне довольного собственным обществом. За столом обычно восседала плотная ширококостная фигура в черном, с тщательно зачесанными седеющими волосами и складками, залегшими по обе стороны носа. А ел доктор так сосредоточенно, словно делал операцию. Сегодня же вид у него был почти вульгарный. На нем был твидовый костюм с полосатым галстуком, его кустистые брови не казались такими уж мефистофельскими, когда он широким жестом пригласил их к столу. Возможно, решил Морган, на него действует погода…