По проспекту, как на заказ, промчалась заблудшая машина. Спрашивается, какого рожна водителю надо? Тоже кефир покоя не даёт? И ведь у перехода не притормозил, хотя светофор мигает жёлтым.
Перешёл проспект на жёлтый свет, толкнул двери круглосуточного магазина. Вот где света больше, чем днём. Одинокий охранник любезничает с одинокой кассиршей. А Петров Виктор Аркадьевич — одинокий покупатель — бродит среди ночного великолепия.
Молочные ряды — всё это уже покупалось, утреннего привоза не было. Масло, сыры, колбасы… — нет, не надо. Пустеющие мясной и рыбный отделы. Всё не то. Черствеющий хлебный ждёт утреннего привоза. Винный перевязан запрещающей ленточкой подобно новогоднему подарку. Не то, всё не то. Какие-то консервы, конфеты, печенья… Что бы такое съесть, чтобы похудеть? Кончилось съестное, пошли сопутствующие товары. Купить, что ли, рулон туалетной бумаги? Что может случиться, чтобы среди ночи примчаться за туалетной бумагой? С ним ничего такого не случалось.
Следом идут бесконечные памперсы, прокладки, ещё что-то не нужное одинокому мужчине. В самом конце — игрушки. Ряды унылых заек и глупых большеглазых кукол. Неужели их кто-то покупает?
Вот и касса, а он не купил ничего. Ужасно неловко: зайти среди ночи в магазин и ничего не купить.
Над головой у кассира на сигаретном диспенсере стоит игрушечный ярко-красный вертолёт.
— Почём? — вопрос задался сам по себе.
— Не продаётся. Брак. Только вчера вернули, и мы не успели отправить на базу.
— Я попробую починить. Я же слаботочник. Студентами мы такие игрушки мастерили.
— Смотрите, я вас предупредила. Если сорвёте пломбу, назад не примем.
С игрушкой в руках вернулся домой. Зажёг лампу под потолком, достал набор инструментов, которые не трогал много лет. Бестрепетной рукой сорвал пломбу.
Да… Тут не брак. Тут чувствуется рука вредителя. Чем это в тебя стреляли? Все повреждения внутри, а снаружи — ни царапины. Ничего, попробуем исправить. Али я не слаботочник?
Через полчаса лопасти разбитого вертолёта слегка шевельнулись, а потом начали вращаться, с натугой и перебоями, словно разрубленное пилой сердце. Постепенно звук выравнивался, превращаясь в комариное зудение. Виктор Аркадьевич убрал инструменты, надел пальто — к утру обещали заморозок — и вышел во двор. Там зачем-то свернул в соседнюю парадную, где никогда прежде не бывал.
Тёмное пятно колыхнулось в углу лестничной площадки.
— Маньяк! — проскрипел старческий голос. — Хочешь детей соблазнять ломаной игрушкой? Брось гадость в угол и убирайся прочь, маньяк!
Неестественно длинные руки с пальцами, похожими на переваренные сосиски, потянулись, загородив проход.
— Куда прёшь, маньяк? Ты не человек, ты пустая тень. Знай своё место, убирайся вон!
Виктор Аркадьевич попятился было, но потом, неожиданно для себя самого, плюнул на чудовищные старушечьи лапы.
Дикий визг наполнил лестницу. Морщинистые руки покрылись чёрными пятнами ожогов, будто не слюна, а жгучая кислота попала на дряблую кожу.
— Аспид! — голосила старуха. — Аспид! Тень! Маньяк!
Вопль был так силён, что должен был бы перебудить весь дом, но ни за одной дверью не раздалось шагов, люди спали.
Виктор Аркадьевич проскочил мимо дёргающихся лап, заторопился наверх. Мог бы, то и побежал.
Очутившись на крыше, остановился, поставил вертолётик, вздрагивающий не то от пережитого ужаса, не то от желания лететь.
В чердачных дверях показались корявые обожженные лапы. Сосиски пальцев тянулись к нему.
— Маньяк, ты не человек, ты тень! Ты ничего не можешь.
Виктор Аркадьевич собрал, сколько оставалось слюны в пересохшем рту, и снова плюнул.
Раздалось шипение, мерзко завоняло горелой тухлятиной, и лапы исчезли.
— Маньяк, — затихая, донеслось с лестницы. — Тень! Аспид!
Ну и пусть — аспид. Пусть даже тень, но тень чего-то большого и настоящего.
Виктор Аркадьевич поднял вертолёт к небу, движением пальца запустил винт, отпустив машину в полёт.
— Лети! Ты знаешь, куда.
