Третья линия - [12]

— Ты мне другое объясни. Смотри, телевизор включён, а третий день кряду показывает не действие, а одну и ту же неподвижную картинку, причём совершенно дурацкую. Что это за выставка-продажа молочной продукции? Раньше я хоть по комнате бродил, а теперь сижу, как приклеенный, взглянуть не на что. Что там случилось?

— Думаешь, я знаю всё на свете? — ехидно спросил Котыч. — Нет, не знаю. Я простой ветеринар, а не электрик, телевизоры не по моей части. Вот ты электрик, ты и займись, как выпадет свободная минута.

Котыч наклонился к Виктору Аркадьевичу и прошептал в самое ухо: — А пока за Аришей приглядывай. Не нравится мне её настрой.

Так устроена жизнь. Вчера получил смертельное ранение, а сегодня — задание, которое ещё неясно, как выполнять. Но ты здесь не просто так, это третья линия обороны, а ты — доброволец, который держит эту линию, и никто тебя с поста не снимал.

— Забавник у нас Котыч, — просипел Виктор Аркадьевич. — Смешной дядечка, а ведь вытащил нас с того света.

— Зря, — спокойно и почти чисто произнесла Ариша. — Я всё равно умру.

Наверное, надо было всполошиться, но Виктор Аркадьевич ответил совершенно спокойно, голосом твёрдым, каким минуту назад звука издать не мог:

— Ты не умрёшь. Дети не должны погибать на войне, особенно такие маленькие, как ты.

Ариша резко поднялась с койки. Трубки, по которым стекала сукровица из смятых лёгких, потянулись следом. Сделав два ковыляющих шага. Ариша больно ткнулась лицом в повязку на груди Виктора Аркадьевича.

— Не такая уж я маленькая и право на смерть заслужила. Да, я не совсем взрослая, но ведь не три же года! В том мире, который почему-то называют настоящим, я была уродом, калекой, какую возят на колясочке. У меня был детский церебральный паралич. Ноги — палочки, руки — кривые соломинки. Я не могла ходить, я даже есть сама не могла, мама кормила меня с ложечки. Единственное, что мне оставалось — компьютер. Тыкать скрюченным пальцем в клавиши, попадая с третьего раза, — вот и вся жизнь. Но однажды, когда мама ненадолго вышла, я скатилась с кровати, не знаю как, докандыбала до подоконника и выглянула во двор. Я хотела броситься из окна, чтобы всё поскорей кончилось. Но во дворе я увидела девочку трёхлетку, которая играла в песочек. Знал бы кто-нибудь, какая это мука: смотреть и не мочь! Великая мечта: стать, как эта девочка, пусть навсегда оставшись трёхлеткой, не расти, как Питер Пэн, но, чтобы у меня были здоровые руки и ноги, чтобы можно было бегать и лепить из песка куличики. Уж не знаю, каким образом, но так стало. Мне потом говорили: не могла пожелать что-то получше: настоящее здоровье, чтобы расти, не оставаясь недомерком, но ведь у меня не было никакой волшебной феи, я ничего не выбирала. Просто получилось то, что так отчаянно захотелось в ту минуту. А потом, мечта ведь не стоит на месте, ко мне прилетел мой вертолёт, и я пошла в добровольцы. Никто не верил, что я смогу. Но я смогла и стала самым отчаянным из летунов. А теперь мой вертолёт сбит, и меня сбили вместе с ним. Этакий боевой обмен — война поменяла меня на вражеский пиломёт. Котыч зря вытаскивал меня из могилы. Мы оба, я и вертолёт не подлежим восстановлению.

— Перестань, — сказал Виктор Аркадьевич. — Не смей киснуть. Ты доброволец и обязательно найдёшь себе дело.

— Я постараюсь, — Ариша всхлипнула. — Но я хочу летать, а никакая другая машина не станет меня слушаться.

* * *

Что-то было не так. Вроде бы всё, как обычно, но исчезла спокойная уверенность, что жизнь идёт, как надо. Вечерний стакан кефира встал поперёк глотки. Не придумав ничего лучшего, вскинулся, пошёл в магазин и купил молока. Оказалось ещё тоскливей. Дальше случилось что-то вроде истерики. Он отправлялся в магазин, покупал что-нибудь молочное, дома отхлёбывал чуток и отодвигал покупку с отвращением.

За окном плавилась чёрная сентябрьская ночь. Фонари на проспекте впустую растрачивали жёлтые огни, но ничего не могли осветить. Четыре дворовых фонаря попросту казались насмешкой над городским освещением.

Что же, всё-таки, происходит? Вечером надо выпить стакан чего-нибудь молочного и уснуть спокойно, без сновидений до самого утра. Отчего же так тревожно? Может быть, заболел или пришло время сменить рацион? Но ничего не болит, а на столе уже выстроилась батарея бутылок, баночек и коробок. Молоко питьевое и топлёное, кефир обычный и биобаланс, ряженка, пара каких-то йогуртов, мечниковская простокваша и даже сладкий ацидофилин, который прежде не доводилось пробовать. Прежде… А было ли это «прежде»? Он не мог вспомнить. Знал какие-то факты биографии, но всё как не с ним было.

Может быть, кефир несвежий попался?

С трудом начал повторять общеизвестное: Петров Виктор Аркадьевич. Инженер. Слаботочник. И что с того? Нет, дело явно в кефире. Надо купить другой, и станет хорошо, можно будет спать.

Петров Виктор Аркадьевич оделся, взял ключи и кошелёк, отпер дверь и вышел из квартиры.

Двор был пуст, четыре фонаря впустую расточали люксы и люмены. Безлюдной оставалась детская площадка, ночное прибежище алкоголиков, никого на скамейках, качелях в песочнице. Да и кому тут быть — три часа ночи. Все спят, только Петрову Виктору Аркадьевичу не спится. А всему виной — несвежий кефир.