Третья истина - [227]

Саша перевела дыхание. А что бы Виконт сделал, если бы поручик его ударил? И тут же поняла с такой достоверностью, словно прочитала, — он был уверен в силе своего воздействия, знал, что тот — не осмелится.

— Антракт длиною в ночь, и действие второе, — объявил Аркадий Игоревич. — Место действия — дом офицерчика. Он просыпается назавтра, действительно поздно, добрые товарищи по полку объясняют ему, что раз обидчик — он, стало быть, первый выстрел — за противником. Это значит, поручик, будет гарантировано отправлен на тот свет. И в юношеской впечатлительности живописуют ему хищную многообещающую улыбку противника.

— Никогда! Никогда Поль не убил бы даже глупого задиристого щенка! — выкрикнула Саша. Аркадий Игоревич недовольно отмахнулся и с театральным пафосом продолжал:

— И последняя, но самая едкая, капля! Поручик разглядывает визитку и обнаруживает, что господин, не кто иной, как тот самый Шаховской, о чести познакомиться с которым он мечтал больше всего на свете… Друзья, действительно не на шутку встревоженные, умоляют написать покаянное письмо — и не ходить. Юнец перепуган, уничтожен, он в отчаянии, но все-таки считает уклонение — полным позором, а себя — достойным смерти. Он причащается, пишет прощальное письмо мамаше, и отправляется с другом, которого просит быть секундантом, к Шаховскому. Там лепечет, что он обязан повторить вызов, но перед этим он извиняется за то, что наговорил вчера с пьяных глаз. И вы знаете, что сделал Шаховской?

Саша прекрасно понимала, что, конечно же, Виконт стрелять не стал, но, не желая портить самолюбивому рассказчику эффект, промолчала.

Аркадий Игоревич выдержал паузу и торжествующе сказал:

— Он юнцу наставительно так заметил: «Мой вам совет, поручик, определите для себя ту меру пития, когда вы еще совершаете поступки, за которые не приходится извиняться, протрезвев. И — прощайте, всего вам наилучшего.» Руку первым подал — и все! Ни слова о дуэли. А ведь это редко кто осмелился бы сделать! Простить публичное оскорбление мог либо трус, либо небывало самоуверенный человек! Вернее даже, беспредельно уверенный в себе и своей репутации.

Саша прикинула — да, Виконт мог так сказать и сделать… четче бы сказал, наверное, но по сути именно так. Совсем уже без голоса, Аркадий Игоревич завершил:

— Мать, а она, слава Богу, письмо сына получила, когда все уже было в прошлом, не то, наверное, скончалась бы на месте от разрыва сердца, не единожды мне эту историю рассказывала, и обязательно добавляла, что с тех пор она сына пьяным не видела вообще. Илларион Ипполитович правильно тут вспомнил, я тогда очень господином этим интересовался, Шаховским. Любопытно было б разгадать, так сказать, загадку его колоссального самообладания, влияния на людей, на того же поручика… на дам, наконец.

Саша уже готова была сказать, что разгадать это он вряд ли смог бы, даже после многолетнего знакомства, но Илларион Ипполитович вернулся к цели их визита:

— Смею сказать, Саня Шаховская имеет, в дополнение к своему, как вы имели случай убедиться, разностороннему образованию, и волю, и характер, очевидно, воспитанные им. Это к вопросу об ее хрупкости.

— Да-а… — в задумчивости протянул завклубом. — Незаурядная личность ваш дядюшка… Ведь он вам дядя?

— Сводный, — прошептала Саша. В такую минуту она, как ни странно, впервые в жизни, назвала самым точным образом их семейные связи.

— Сейчас за границей, конечно? А вы, получается, застряли здесь?

— Почему вы так думаете? — мысль о загранице никогда Саше в голову не приходила. — Нет, нет, этого не может быть… Это исключено совершенно. Он всегда в России жить хотел, здесь, в Петрограде, — голос ее задрожал. Вдруг на самом деле?..

Илларион Ипполитович отвел своего приятеля в смежную комнатенку и что-то ему там тихо говорил минут пять. А на шестой минуте они вернулись, и Сашина судьба была решена: Аркадий Игоревич официально пригласил ее на должность помощника заведующего клубом. Велел приходить прямо завтра, вопросы с жильем обещал утрясти сам. Выходя от вдохновенно расписавшего планы будущей работы Аркадия Игоревича, Илларион Ипполитович торжествующе сказал Саше:

— Видите, я говорил, у вас есть как минимум две рекомендации: ваша, Санечка, личная неординарность и ваша фамилия.

— Одна рекомендация, не считая, конечно, вашей, — горько усмехнулась Саша. — И то, и другое — это он.

Продержаться несколько тяжелых переходных послешкольных дней Саше помогла превращенная в муку, масло, сахар цепочка — последняя из «побрякушек», раздобытых когда-то Виконтом для спасения ее жизни.

А потом она получила первые в своей жизни рабочий паек и аванс.