Третья истина - [203]

— А… Поля, что — нет? — небрежным тоном спросила Саша. Семен остановился, наклонив туловище под неестественным углом к полу, и забормотал:

— Дитя мое, дочь брата, Саша, посмотри на меня. Ты видишь, что мое лицо искажено страданьем? Да, я страдаю! Я — ничтожный человек, я — пьяница! Мышковский сказал мне это, смотря в глаза. Руки, представь себе, не подал, потому что я есть не что иное, как ничтожество, позорящее братьев-воинов. Живого и павшего. Впрочем, кто поручится, что еще живого? Пусть! На все плевать! И на Мышковского! Но кто посмеет сказать, что ничтожество не может страдать? Могу! Я сохранил способность… Лучший из моих братьев пропал, и я страдаю.

— Где Поль?! — Саша шагнула так, чтобы оказаться лицом к лицу с Семеном и заставить его прекратить бормотание. — Дядя Семен, постарайтесь, скажите ясно, пожалуйста!

— О нем и говорю — пропал. Сгинул. Не вернулся сюда дней десять как. Все оставил. Впрочем, у него почти ничего и не было. А? Как ты помнишь? С чем вы пришли ко мне в ту ветреную ночь? Я думаю, с двумя-тремя рубашками. Они висят. И это все. Да, еще — золотые монеты, цепочка — то, что он мне дал… А сам это не любил, нет, не любил…

Саша в отчаянии махнула рукой: Семен при их появлении не заметил ни сумки Виконта, ни ее рюкзачка. Значит, унес ли Виконт сумку в день своего исчезновения, или ее уже не было и раньше, дядя знать не будет!

— И… он вам ничего не сказал? — сдавленным голосом спросила она.

— Что он мог сказать, подумай! В наше время, когда жизнь человека стоит ровно грош, может быть, еще меньше гроша… Ушел утром и не вернулся вечером. Погиб, погиб, наверняка. Он был отчаянный! Никогда не берегся. Пуля, нож…

— Он квартиру искал! Он мог переехать! — выпалила Саша, цепляясь за последнюю соломинку. Семен скорбно покачал головой.

— Он этого намерения от меня не таил. Меня он порицал, ругал, но презренья, как Мышковский, не имел. Считал заблудшим братом… Я был почти что конфидент. Он обещал: мы будем жить одной семьей, перестань я… Да ты, маленькая, — Саша вздрогнула… — он тебе так говорил… разве ты не доброжелательный свидетель того, как я боролся… Я при нем… сумел бы, не сразу, но сумел бы… — у Семена из глаз закапали слезы. — Я понимал, что ради тебя, нежной чистой девочки… он на время моего сражения с проклятым змием, скажет: «Симус, мы отдалимся». Но «отдалиться» не значит «оставить»… Никогда… Он разрывался бы между тобой и мной, но никогда не бросил… Поль… лисик… Он не мог не попрощаться. Не уведомить об отъезде. Он не пришел, и это может значить только одно, только одно… — Семен уткнулся лицом в ладони, сотрясаясь от рыданий.

Саша не в силах была дальше слушать его всхлипывающее бормотание. К своему катастрофическому ужасу, она должна была признать, что дядя говорил правду. Из всех живущих он, своей аморфной душой, понимал Поля правильнее других. Виконт бы не бросил ни ее, ни Семена. Пришибленная страшным ударом, она выбежала на улицу, пробежала, не разбирая направления, квартал, бессильно опустилась на мостовую у стены дома и замерла в оцепенении. Она сидела так не меньше часа, не понимая, что делать, как двигаться, куда идти. В голове стучал только обрывок мысли: «надо подумать… надо подумать…». А о чем подумать, Саша вспомнить не могла. Мимо, с удивлением глядя на нее, шли прохожие, что-то говорили ей, спрашивали о чем-то… Она видела людей, слышала голоса, но не понимала ни слова и не сознавала, что ее неподвижная поза на мостовой — странна. Какая-то женщина потянула ее за руку — встать… Саша руку отняла, и женщина, покачав головой, ушла. Постепенно обрывки мыслей стали упорядочиваться, гул в голове прошел — она заплакала. Еще посидела, плача, наконец, встала. Теперь голова лихорадочно заработала. Силы Виконта — духовные и физические всегда казались Саше не имеющими равных, удача — незыблемой. Что же могло случиться?

ГЛАВА 2. ПОМРАЧЕНИЕ

В тот первый день ей так и не удалось отогнать от себя сознание очевидности его гибели. Она не видела другой возможной причины его отсутствия, находилась под впечатлением слов Семена. Погиб, пропал…Саша произносила эти слова про себя, но представить себе, что его больше нет на земле — не могла. Прошел день, второй, и Саша стала вспоминать последние встречи, последние дни с ним. Она восстанавливала в памяти все по секундам.

«Вы уйдете от Семена?» — «Уйду». Все-таки, несмотря на уверения Семена, ушел? Просто ушел на следующий же день? И ни разу не навестил? Так рассердился на Семенову слабохарактерность? Но почему не пришел к ней? Ответа на эти вопросы у Саши не было.

То, что он ее любит, было не просто известно, это было опорное для ее жизни знание. Он не мог просто взять и перестать приходить к ней! Значит — погиб?? Нет, спасение только одно: ушел, уехал куда-то, а почему — тайна… Если это так, то в неизвестном «где-то» существуют его синие глаза, неповторимая улыбка, завораживающий голос, уверенные, красивые руки, легкие движения… Весь он. И он может вернуться когда-нибудь.

Прошло еще несколько дней. И все эти дни Саша заставляла себя поверить в спасительное: «просто ушел». Решил уйти — и ушел. Как прошлым летом из Раздольного. Уходу не видно было причин, он был необъяснимо несправедлив и жесток, но Саша все равно принуждала себя верить в это зыбкое и неустойчивое объяснение его отсутствия. В глубине же сознания росло и формировалось безнадежное понимание: он пропал навсегда. В голове билось все настойчивее: в последний раз он уже знал, что больше не придет, или может не прийти к ней. Перед глазами вставал силуэт у моста, грустный взгляд, в ушах звучали тихие слова: «Если жизнь тебя обманет»… Она в мучительном недоумении спрашивала себя — как она могла быть слепой настолько, чтобы не понять — он пришел попрощаться. Что за жизнь он вел там, за пределами ее осведомленности? Его могло ждать что-то страшное, даже гибель, и она теперь с беспощадной ясностью понимала — он знал или догадывался об этом. Дни она тратила на то, чтобы затянуть это понимание пленкой надежды, иногда ей это удавалось, но и в этом случае оно было только прикрыто и всегда присутствовало в ней.