Третий Шанс - [58]

– Позвольте, Стенька! Да ведь всё христианство на этом построено! Человеку дана воля выбирать образ своей земной жизни! Это ж от Адама ещё! И Иисус так жил. Страдал и за себя, и за других. И святые все. Вокруг блуд да чревоугодие, всем вокруг хорошо, как вы определяете, а они живут в ограничениях и страдают. И лишь потом, в новой жизни, получают блаженство вечное!

– Логично, – согласился Стенька. – Но вот только ребёнок малолетний, когда живёт в нашем обществе и видит его таким, какое оно есть, видит общество, в котором от Церкви остались лишь обряды, как же он поймёт, как узнает, что вера – это не креститься по воскресеньям? Когда отец и мать, друзья, отцы и матери друзей живут неправедно, ребёнок же это и посчитает нормой жизни! И о том, что нужно жить по Вере, что нужно верить, ему так никто и не скажет!

– Но Церковь…

– А до Церкви он может и не дойти. Или войти в храм, уже заранее зная от отца и матери, из их поведения, что это всё лишь для обрядов. Потому что, если про Бога вдруг правда, то после смерти будет хорошая жизнь. Ну то есть так, ходить в храм на всякий случай или потому, что так принято, как их отцы и матери ходят.

Знал об этой проблеме Митрополит. Конечно, знал. И пытался что-то сделать, усиливая Церковь. Священники, как он считал, должны более общаться со своими прихожанами, убеждать и призывать. Рассказывать, в конце концов. Убеждать. Это долгая и тяжёлая работа, но она не могла не дать результатов, пусть и в будущем.

– Признаюсь, видел записи ваших проповедей, – тон Митрополита стал предельно серьёзным, он даже немного нахмурил брови, – и они вызвали смуту в душе. Не стану возражать, отошли мы от вероучения, и правы вы, что вероучение перестало быть частью обыденности. Но не услышал я о роли Церкви как поводыря паствы своей. Вы как будто изобличаете общество, зачастую справедливо, однако…

– Однако взываю к душе каждого человека! Не общества, не Церкви, а каждого!

– Не юлите, Стенька. Вы не только взываете к человеку, но и призываете его быть судиёй ближнему.

– Не судиёй, – ответил молодой священник на удивление спокойно, тихо. – Если кто проникся верой, то пусть он поможет проникнуться и ближнему. Если жена прониклась верой, и для неё мир открылся заново, если она поняла, что в миру можно жить по Вере, то пусть она и мужу поможет сделать то же самое.

– Силою слова?

Вопрос был с подвохом. Митрополит действительно внимательно изучил проповеди Стеньки и пересказы прихожан, с кем тот беседовал с глазу на глаз.

– И слова, и дела, – тон Стеньки оставался спокойным и серьёзным. – Что проще для жены, чем помочь мужу избежать греха чревоугодия? Или не пустить, заперев в доме, пьяницу на непотребные дела? Судия она ему в таком случае? Нет, конечно. Помощник. Добрый помощник. Ограждающий заблудшую овцу от неправильного ради неё же самой.

– А не боитесь вы, Стенька, к такому обереганию от пагубного призывать? Ведь народ-то у нас бывает лихой. Глядишь, и перешагнёт черту, да и сам во грехе окажется. Одно дело лишний кусок мяса не дать… Хотя, и здесь – человек своею волей должен к праведной жизни прийти, а не насильственно от греха ограждаться.

– А лучше дать ему обожраться от пуза и совершить грех чревоугодия?

Митрополит в сердцах всплеснул руками.

– Да не в том же грех чревоугодия!..

– Или пьяницу…

– А вот пьяницу рьяный ваш последователь может не только запереть, оно бы и ладно, а, глядишь, и сковородкой приложить!

– А вот подумайте. Разве любящий человек не возьмёт на себя грех, чтобы спасти любимого от греха? Да и грех ли это будет, если спасёт близкого человека?

Митрополит задумался над ответом, а собеседник не торопил, ждал. Так и шли какое-то время молча.

– Вот в чём ваша ошибка, Стенька. Распространённая, надо сказать. Вы пытаетесь к Вере подойти с позиции логики. А Вера – она на то и Вера, что просто веришь, и всё. Не выстраивая умозаключений. А для ваших измышлений имеется прекрасное греческое слово – схоластика.

Ещё помолчали немного. Шли, глядя то под ноги, то на реку, то во всё темнеющее небо.

– Не схоластика это, Пётр Иванович, – нарушил молчание Стенька. – Это наша реальность. Нужно помочь людям спастись. И я не знаю, как по-другому. Для их же блага. А то ведь не спасутся, утонут во грехе по собственному же неразумению. Как ребёнок на обрыве – если не удержать насильно, ведь прыгнет и убьётся.

– Так это вы уже о насильственном насаждении Веры…

– Насильственное у крестоносцев было, да, между прочим, у князя Владимира Святославича. А ведь и вы слукавите, если скажете, что вовсе против насилия. Если на ваших глазах сорванец будет обижать малыша, неужели не вступитесь? Если на храм нападут грабители, неужели не вызовете полицию? А что полиция сделает? Применит насилие к грабителям. А как женщине остановить насильника, если не ответным насилием? Силой убеждения? И всё? И неужели церковь никогда не благословляла воинов, защитников отечества? А что делают воины? Убивают и калечат других воинов. А вы их восхваляете, мы все их восхваляем и не находим в убийствах на войне вероотступничества.

– Так то война…

– А мы уже и есть на войне! – Слова Стеньки грохнули, как гром. – Мы уже на войне с дьяволом. Ещё немного, и он победит. У нас нет выбора, мы должны сражаться.