Третий Шанс - [56]

Ситуацию спас Энрике Джованни. Сын испанца и итальянки, лет тридцати, смуглый и с неизменной искренней улыбкой, Энрике был неформальным лидером коллектива, и коллектив такое лидерство приветствовал, а Франк-Мартин от безысходности терпел. Энрике не боролся за официальное признание своего лидерства. Он просто оказывался в нужное время в нужном месте и помогал людям справиться. В любой ситуации – от перераспределения жилых кубриков (для кого-то это был серьёзный вопрос, при том, что кубрики все почти одинаковые, отличаются только близостью к трапу и видом из иллюминатора, можно видеть левый борт, а можно правый) до составления графиков вахт на борту и полётов на спутники и к телескопам. Хотя, спорщиков можно понять: жизнь на «Джульетте» скучна и однообразна, и природная потребность людей в событиях превращает в таковые даже мелкие жизненные обстоятельства.

А какой фурор вызвало курение! Это же не просто событие, это – СОБЫТИЕ! К концу двадцатого века курение во всём мире сошло на нет и стало занятием экзотичным, а потому не запрещаемым и не осуждаемым. Азуми, молодая японка, здешний врач, заключила, что курение табака в умеренных количествах, например, раз в неделю, заметного вреда здоровью не нанесёт. При этом, в числе прочего, она принимала во внимание возможности современной медицины.

Энрике, видя замешательство Франка-Мартина, начал как бы рассуждать сам с собой, однако публично. С одной стороны, курение дело неполезное для физического здоровья. С другой стороны, люди на базе и так измучены однообразием. Устав базы курение не запрещает, пусть даже и по недосмотру разработчика, не знакомого с пагубной привычкой. А потому он, Энрике, полагает, что для запрета оснований нет. Наоборот, запрет вызвал бы негодование персонала, и он, Энрике, искренне надеется, что эмоциональные реакции не выльются в бунт или, как минимум, в требование сменить руководство базы. Франк-Мартин намёку внял.

Сформулировано решение было, правда, коротко и невнятно. Коля, привыкший к хотя бы нормальной речи и уже успевший проникнуться речью красивой, выслушал формулировку с чувством некоторого омерзения. То, что, как он уже точно знал, должно было произноситься “in one hand”, по-аборигенски звучало как “in-an-and”. Но народ понимал и даже не думал, что стоило бы иначе.

Было решено курить по субботам в шесть вечера.

* * *

Апрель выдался не слишком дождливым, хотя и сильно слякотным. Но всё равно это была весна, и становилось теплее, природа оживала, перелётные птицы вернулись с зимовки, дни становились всё длиннее, а потому сумерки с каждым днём наступали всё позже.

Вот так Митрополит для себя это и сформулировал: «Слякотные сумерки». Он хотел было опереться руками о парапет на смотровой площадке, но тот был мокрым. И тротуар был мокрым, да и вездесущую российскую грязь никакие технологии так и не смогли одолеть. Ох, не в технологиях тут дело. И, ясен пень, не в загадочной русской душе. А непонятно в чём. Ну, вот просто есть грязь, и всё. Вот такая вот немытая Россия, храни её Господь!

Митрополит всё-таки положил руки на парапет, рукава рясы немного намокли, но ощущения в ладонях были приятные, настоящие. Там, где ранее располагался стадион «Лужники», ныне пребывала школа верховой езды. Митрополит даже увлёкся наблюдением за всадниками, которые, пустив лошадей быстрым галопом, лихо выделывали джигитовку, или ехали шагом вдоль реки, мерно покачиваясь в сёдлах и беседуя на ходу. Он вспомнил уроки верховой езды, которые брал в юности. Немногому тогда, по правде сказать, научился, да и учиться-то не ахти как желал. Ну, где ж нынче на лошадях-то скакать? Если только в удовольствие, а оного от верховой езды тогда будущий Митрополит не испытал. Может, не успел освоить это дело как следует, потому что, когда что-то освоишь, оно как-то, бывает, и в охотку становится, а вот пока не выучишься по-настоящему, одни мучения.

Чуть ближе, по реке, поблёскивавшей багровым в косых закатных лучах, шёл прогулочный кораблик. Митрополит посмотрел на небо. А распогодилось. Облака уже не сплошь затягивали небосвод и были тоже окрашены в багрец.

Митрополит почувствовал движение, повернулся, убрал руки с парапета, да и вытер прямо о рясу.

Молодого человека, который направлялся к нему размашистой походкой, он много раз видел на голограммах, а вот так, вживую, впервые. А вот не передаёт всё равно видео живого человека! Хоть какие устройства изобрети, хоть профессор Филатов как хочет пусть в мозги свои образы напускает, а вот душу – ну никак не передать!

Охрана Митрополита не обнаружила в молодом человеке ничего опасного и пропустила к Его Святейшеству. Впрочем, телохранители не отдалялись, готовые каждое мгновение отреагировать на любую угрозу. Даже угрозу угрозы.

Молодой человек остановился в паре метров от Его Святейшества и со смиренным поклоном представился:

– Священник Стенька.

– Стенька, значит? Ну что ж… – Митрополит погладил бороду.

Накануне он виделся с Калинкиным. Будущий Вице-президент (а об этом уже всем было известно) как-то проведал о грядущей встрече Митрополита с молодым и уже известным на всю страну священником Стенькой, да и предложил побеседовать. Содержание беседы для Петра Ивановича сюрпризом не стало, а вот тон её оказался неожиданно жёстким. Матвей Юрьевич резко заявил, что Стенька этот – враг, что с ним нужно быть не просто острожным, а десять раз осторожным, и что задача Петра Ивановича, коли уж не отговорить его от встречи – распознать замысел врага, а не вступать с ним в умозрительные дискуссии. Большего Калинкин не сказал, хотя Митрополит чувствовал, что этого большего имеется изрядно. Ну не сказал, да и бог с ним. Но словам помощника Президента Митрополит внял.