Третий полицейский - [30]

Сцена была реальной, неоспоримой и противоречила речам сержанта, но я знал, что сержант говорит правду, и, если бы встал вопрос о выборе, возможно, мне пришлось бы отказать в реальности всем простым вещам, на которые смотрят мои глаза.

Я посмотрел на его вид сбоку. Он шагал себе вперед с признаками злости против Совета графства на расцветившемся лице.

— Вы точно уверены насчет человечности велосипеда? — задал я ему вопрос. — Так ли опасна атомная теория, как вы говорите?

— Она от двух до трех раз опаснее, чем могла бы быть, — ответил он уныло. — Рано по утрам я часто думаю, что в четыре раза, и, более того, если бы вы пожили здесь несколько дней и дали полную волю своему наблюдению и рассматриванию, вы бы узнали, насколько уверенна степень точности этой уверенности.

— Гилхени не похож на велосипед, — сказал я. — На нем не было заднего колеса, да и переднее тоже мне не показалось, чтобы у него было, хоть я и не уделил большого внимания его переду.

Сержант посмотрел на меня не без некоторого сочувствия.

— Нельзя ожидать, что у него из шеи вырастет велосипедный руль, но он проделывал у меня на глазах вещи еще более неописуемые. Вы когда-нибудь замечали своеобразное поведение велосипедов в наших местах?

— Я в этом районе недавно.

И на том спасибо, сказал Джо.

— Тогда, если вы находите, что приятно все время удивляться, последите за велосипедами, — сказал он. — Когда человек позволяет делу зайти так далеко, что он уже наполовину или более чем наполовину велосипед, не так уж много и увидишь, так как он проводит много времени, опираясь одним локтем на стенку или стоя и упираясь одной ногой в каменный поребрик. Разумеется, есть другие вещи, связанные с дамами и дамскими велосипедами, о них я как-нибудь расскажу вам отдельно. Но заряженный мужчиной велосипед — это феномен огромного обаяния и интенсивности и предмет очень опасный.

В этот момент быстро подъехал на велосипеде человек с распростертыми за ним длинными фалдами пальто, миролюбиво катящий благодаря инерции вниз по дороге мимо нас с лежащего впереди холма. Я вперился в него глазами шести орлов, пытаясь определить, кто несет кого и не человек ли это на самом деле с велосипедом за плечами. Мне, однако, показалось, что я не вижу ничего запоминающегося или примечательного.

Сержант посмотрел в свою черную книжечку.

— Это был О'Фирса, — сказал он наконец. — Его цифра — всего двадцать три процента.

— Он на двадцать три процента велосипед?

— Да.

— Значит ли это, что его велосипед — тоже на двадцать три процента О'Фирса?

— Значит.

— А сколько Гилхени?

— Сорок восемь.

— Тогда О'Фирса много ниже.

— Это вызвано тем счастливым фактом, что их в доме три сходных брата, и тем, что они слишком бедны, чтобы иметь по отдельному велосипеду на штуку. Некоторые люди понятия не имеют, как им повезло, что они беднее друг друга. Шесть лет тому назад один из троих О'Фирса выиграл в Джон Буле приз в десять фунтов. Когда я пронюхал об этом деле, стало ясно, что мне придется предпринимать шаги или в семье появится два новых велосипеда, потому что, вы понимаете, я могу украсть лишь ограниченное число велосипедов в неделю. Я не хотел, чтобы мне на руки свалились три О'Фирса. Счастье, что я очень хорошо знаком с почтальоном. Почтальон! Великие святые страдающие каучуковые миски коричневой овсянки!

Воспоминание о почтальоне, как видно, дало сержанту повод к безграничному развлечению и причину для изощренной жестикуляции красными руками.

— Почтальон? — сказал я.

— Семьдесят один процент, — сказал он тихо.

— Великий скот!

— Маршрут в тридцать восемь миль на велосипеде изо дня в день вот уже сорок лет в град, дождь и снежки. Мало надежды, что когда-либо удастся вновь опустить его число ниже пятидесяти.

— Вы его подкупили?

— Конечно. Двумя такими маленькими штрипочками, которые вешают на оси велосипеда, чтоб они были как стеклышко.

— А каким образом ведут себя велосипеды этих людей?

— Велосипеды этих людей?

— Я хотел сказать, люди этих велосипедов, или как их там правильно называть — те, у кого два колеса под низом и руль.

— Поведение велосипеда с высоким содержанием человечности, — сказал он, — очень хитро и совершенно замечательно. Никогда не увидишь, чтобы они двигались сами по себе, но неожиданно встречаешь их в наименее поддающихся объяснению местах. Разве вы никогда не видели, как велосипед опирается на комод теплой кухни, когда на дворе льет?

— Видел.

— Не так чтоб уж очень далеко от огня? — Да.

— Достаточно близко к семье, чтобы слышать беседу?

— Да.

— Не за тысячу миль оттуда, где держат съестное?

— Этого я не замечал. Уж не хотите ли вы сказать, что эти велосипеды едят едут?

— Их никогда не видели за этим занятием, никто их ни разу не поймал с полным ртом бифштекса. Только я одно знаю — пища пропадает.

— Что!

— Я не раз замечал крошки у передних колес некоторых из этих господ.

— Все это для меня — большой удар, — сказал я.

— Никто не берет на заметку, — отвечал сержант. — Мик думает, что это Пат нанес, а Пат думает, что этому способствовал Мик. Очень немногие из жителей догадываются, что происходит у нас в приходе. Есть и другие делишки, о которых я предпочел бы не слишком распространяться. Однажды была здесь новая учительница женского пола с новым велосипедом. Прошло немного времени с ее приезда, как Гилхени укатил на ее женском велосипеде в одинокие места. Вы способны оценить, до чего это аморально?