Третий пир - [21]
Митя с Поль впереди; остановились, закурили. Алеша жадно, вопреки истоме и голоду, наблюдал. Как хотелось, но что-то мешало воспринимать этих двух по отдельности: вот мужчина, вот женщина. Нет, муж да жена — только так. Единство, обусловленное семейной привычкой или… Не знаю, на языке завертелась народная мудрость: муж да жена — одна сатана. В золотой день вошел сатана и подмигнул. Алеша высказался, чтобы избавиться:
— Муж да жена — одна сатана.
— Это ты про них?
— Так, поговорка. Они давно женаты?
— Давным-давно. Наверное, с восемнадцати.
— А почему у них нет детей?
— Должно быть, не хотят. И так хорошо.
Да, Лиза подтвердила его собственное наблюдение.
— Но я не понимаю. Если он занимается Апокалипсисом…
— Чем?
— Ну, Страшным Судом. Как ему только в голову пришло? Он тебе рассказывал?
— Не мне, маме. Мама считает его чуть ли не гением.
— Кого — твоего дядьку?
— Ну и что, что дядька!
— Ладно. Что он рассказывал?
— Понимаешь, я не помню, почти два года назад.
— И он все пишет?
— А куда торопиться. Ведь не напечатают?
— Это само собой. Вот я и говорю: на мистику не проживешь. А они живут роскошно.
Алеша находился в том несчастном возрасте, который требует немедленной социальной экспроприации, гонит в «Народную волю», «Народную расправу», в «Черный передел».
— Прям, роскошно! Все старье, родительское. Вообще они живут на переводы.
— До сих пор родители деньги переводят?
— Алеш, с тобой умрешь. Митя переводит всякие национальные романы.
— С какого языка?
— С какого дадут. По подстрочникам.
— Что за штука?
— Буквальный перевод, слово в слово.
— А Митя что делает?
— Все. Там ведь ничего не поймешь, я пробовала: ни-че-го. Вот из этого он должен сделать что-то понятное, книжку сделать, ясно?
— И кто-нибудь читает?
— Это никого не колышет. Главное — договор заключить. А Митю ценят за стиль, даже просят выручить, если уж совсем никуда. Притом после него редактору делать уже нечего.
— А этот что делает?
— Правит и правит.
— То есть неграмотные обороты?
— Все, что захочет. Любое слово может заменить. Представляешь?
— Черт-те что! То-то я текучку эту читать не могу: вся она одинаковая.
— Мить! — закричала Лиза. Митя и Поль остановились, дожидаясь. — Вот Алеша считает, что вся современная литература одинаковая.
— «В том, что Белинский жил когда-то, поэзия не виновата», — выдал Митя прелестную цитату.
Все засмеялись, а Алеша заметил:
— Да ведь по нему и пошло: типичное в типичных…
— Это Маркс, а учение его всесильно, потому что вечно.
— Сто раз слыхал… да кто просчитал вечность?
— И не нужно, это у них религия, и вы правы: что у того, что у другого — метод один и идея одна. Ведь и вправду одна? Другой не разрешено, и неслыханной жестокостью было б требовать от нашего писателя еще и думать: с непривычки с ума сойдет, сопьется, попадет в психушку, а на нем алименты, жены, он пожил и хочет пожить еще.
— Да при чем тут вообще литература!
— Она при всем, что творится в стране.
— А в стране творится Страшный Суд? — спросил Алеша напрямик и чуть не взвыл: острый осколок бутылочного горлышка поджидал его голую пятку.
Патриархальная пыль ало окрасилась. Произошло волнение; Поль присела на корточки, схватила его за ногу и приказала:
— Арап, на!
Едва мелькнула, не успев оформиться, мысль о людоедстве, как Арап — медбрат — подлетел и осторожно полизал ранку.
— Собачья слюна целебная, — объяснила Поль и сорвала листок подорожника.
Все находилось под рукой, как в аптеке, будто Алешин ангел-хранитель слегка оплошал, но тут же спохватился. Алеша сел рядом с ней, с облегчением отдаваясь в нежные руки, и так бы просидел в неге пожизненно, но все быстро кончилось.
Она сняла бирюзовую косынку с головы — влажные медовые пряди распустились («Ну что вы! Не надо! Обойдусь!»), перевязала ногу и спросила:
— Дойдете?
— Да ерунда, царапина.
Разумеется, ерунда, но благодаря ей Алеша проник в дачные недра, в старый дом в старом саду, в хлам эпох, тех самых эпох, чей сквозняк не выветрился из декадентского дома. И там, и сям жили иллюзии, голоса и тени недоживших и недоговоривших. И еще в этом хламе скрывался отнюдь не иллюзорный пистолет. Si vis расет, рага bellum — Хочешь мира — готовься к войне. Победная латынь звенит как стих! Создатель парабеллума (8-зарядный, 9-миллиметрового калибра, образца 1908 года) был несомненным немецким романтиком. Другой романтик — точнее, его полуразложившийся труп с развороченными внутренностями — встретился Дмитрию Павловичу в Галиции, в том полузабытом Брусиловском прорыве, который, однако, спас Францию под Верденом, мотавшуюся между фронтами Италию и заставил пересмотреть точку зрения Лондона на загадочные странности русской души. Одним словом, ослобонил Европу от немецкого романтизма, но не спас Россию. Так вот, в том прорыве поручик завладел трофеем и сохранил до лучших, то есть худших, времен. С восемью патронами можно стопроцентно рассчитывать на самоубийство.
Неизвестно, на что он рассчитывал, но с парабеллумом не расставался вплоть до ареста, в тридцать четвертом.
Осознанная обреченность — в полной мере, которая только и доступна человеку на земле. Философ слишком долго ходил по краю, испытывая терпение товарищей, таская как тень за собой классовую принадлежность не к тому классу, офицерскую защиту Отечества, трактат «Обожествление пролетариата» и правый уклон. Дмитрий Павлович не одобрял геноцид: интеллигент и мужик, исполняя «русскую идею» (однако вина осталась), теоретически обнялись на краю перед истреблением. Единение нации — в смерти? Или в светлом будущем? Или поторопились с крестами?.. Ночной звонок, ночные шаги по лестнице. Отрадная молниеносная смерть. Он не смог, его искупление длилось потом семь лет и окончилось (окончилось ли?) на орловском рассвете.
Его брата убили — безжалостно и расчетливо. Закон бездействовал, и он начал собственное расследование. Он чувствовал, что разгадка где-то близко. Он еще не знал, как близко стоит к этой разгадке. Как близко стоит к убийце. Слишком близко…
Над компанией веселых обеспеченных молодых друзей плывет запах миндаля. Запах смерти… Кто же совершает убийство за убийством? Кто подсыпает цианистый калий в дорогой коньяк? Почему то, что должно символизировать преуспевание, становится знаком гибели? …Она — одна из обреченных. Единственная, решившаяся сопротивляться. Единственная, начавшая задавать вопросы, от ответов на которые зависит слишком многое. Даже ее собственная жизнь…
Мир шоу-бизнеса. Яркий, шикарный мир больших денег, громкой славы, красивых женщин, талантливых мужчин. Жестокий, грязный мир интриг, наркотиков, лжи и предательства.Миру шоу-бизнеса не привыкать ко многому. Но однажды там свершилось нечто небывалое. Нечто шокирующее. Убийство. Двойное убийство. Убийство странное, загадочное, на первый взгляд даже не имеющее причины и мотива. Убийство, нити которого настолько переплетены, что распутать этот клубок почти невозможно. Почти…
Детективные книги Булгаковой созданы в классической традиции: ограниченное число персонажей и сюжетных линий, динамика заключается в самом расследовании. Как правило, в них описываются «crime passionnel» («преступления страсти» - французский судебный термин)…
На подозреваемого указывало ВСЕ. Улики были незыблемы… или, может быть, только КАЗАЛИСЬ таковыми? Иначе почему бы человеку, совершившему убийство, столь упорно отказываться от своего последнего шанса — облегчения своей вины чистосердечным признанием? Впрочем, правосудие все равно восторжествовало… а может быть, совершилась страшная судебная ошибка? Прошел год — и совершенно внезапно настало время вспомнить старое убийство. Время установить наконец — пусть поздно — истину…
"Однажды декабрьским утром 86-го года я неожиданно проснулась с почти готовым криминальным сюжетом – до сих пор для меня загадка, откуда он пришёл: “Была полная тьма. Полевые лилии пахнут, их закопали. Только никому не говори”. И пошло- поехало мне на удивление: “Смерть смотрит из сада”, “Крепость Ангела” “Соня, бессонница, сон”, “Иди и убей!”, “Последняя свобода”, “Красная кукла”, “Сердце статуи”, “Век кино” и так далее… Я пишу медленно, постепенно проникая в коллизию, как в трагедию близких мне людей, в их психологию, духовно я вынашиваю каждый роман как ребёнка" (Инна Булгакова).
Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.
В основе первого романа лежит неожиданный вопрос: что же это за мир, где могильщик кончает с собой? Читатель следует за молодым рассказчиком, который хранит страшную тайну португальских колониальных войн в Африке. Молодой человек живет в португальской глубинке, такой же как везде, но теперь он может общаться с остальным миром через интернет. И он отправляется в очень личное, жестокое и комическое путешествие по невероятной с точки зрения статистики и психологии загадке Европы: уровню самоубийств в крупнейшем южном регионе Португалии, Алентежу.
«Привет, офисный планктон!» – ироничная и очень жизненная повесть о рабочих буднях сотрудников юридического отдела Корпорации «Делай то, что не делают другие!». Взаимоотношения коллег, ежедневные служебные проблемы и их решение любыми способами, смешные ситуации, невероятные совпадения, а также злоупотребление властью и закулисные интриги, – вот то, что происходит каждый день в офисных стенах, и куда автор приглашает вас заглянуть и почувствовать себя офисным клерком, проводящим большую часть жизни на работе.
Уволившись с приевшейся работы, Тамбудзай поселилась в хостеле для молодежи, и перспективы, открывшиеся перед ней, крайне туманны. Она упорно пытается выстроить свою жизнь, однако за каждым следующим поворотом ее поджидают все новые неудачи и унижения. Что станется, когда суровая реальность возобладает над тем будущим, к которому она стремилась? Это роман о том, что бывает, когда все надежды терпят крах. Сквозь жизнь и стремления одной девушки Цици Дангарембга демонстрирует судьбу целой нации. Острая и пронзительная, эта книга об обществе, будущем и настоящих ударах судьбы. Роман, история которого началась еще в 1988 году, когда вышла первая часть этой условной трилогии, в 2020 году попал в шорт-лист Букеровской премии не просто так.
Люси Даймонд – автор бестселлеров Sunday Times. «Кое-что по секрету» – история о семейных тайнах, скандалах, любви и преданности. Секреты вскрываются один за другим, поэтому семье Мортимеров придется принять ряд непростых решений. Это лето навсегда изменит их жизнь. Семейная история, которая заставит вас смеяться, негодовать, сочувствовать героям. Фрэнки Карлайл едет в Йоркшир, чтобы познакомиться со своим биологическим отцом. Девушка и не подозревала, что выбрала для этого самый неудачный день – пятидесятилетний юбилей его свадьбы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.