Третий эшелон - [15]

— Угощает, гад!

Он отстранил ее, сел. Сбросил измазанную в глине телогрейку. Потом с силой подтянулся на руках, стараясь выглянуть из воронки: «Что там с бронепоездом? Где моряки?» Он видел: Наташа что-то говорила ему — ее губы шевелились, но он не слышал. В ушах было глухо и тяжело.

— Дрянь всмятку получается! — злобно крикнул Илья, выбираясь из ямы. «Лучше у дела погибнуть, чем в яме, как крот!» — решил он.

Напротив стояла, перекосившись, открытая бро-неплощадка, у которой Пилипенко до налета разговаривал с матросами. Илью поразило, что матросы были в одних тельняшках и все еще стреляли по самолетам, поводя длинными стволами орудий. Он думал, что в таком пекле уже не осталось никого в живых. Моряков обволакивало дымом и желтоватой пылью. «Вот они-то не испугались», — с завистью подумал он. Но его внимание привлекли новые вражеские самолеты, вывалившиеся из серых облаков. Моряки повернули зенитки, навели: полыхнуло пламя, колобок дыма расплылся, отнесенный ветром. Снаряд попал в цель. Передняя машина закурилась, протянула черный хвост до земли.

— Получайте! — отчаянно громко крикнул Илья, вскакивая на ноги.

Самолет не успел скрыться, как позади бронепло-щадки сверкнул огонь, платформу сбросило с пути. Рядом с Ильей упал человек. Ног у него не было. Мертвец смотрел широко открытыми мутными глазами. Илья отпрянул, крикнул Наташе:

— Лежи! Не поднимай голову! — и побежал к матросам, согнувшись и петляя.

Но Наташа поднялась, позвала:

— Илья, куда же ты?

Увидев обезображенный труп, снова присела. «Мама, мамочка моя… Страшно!»

Пилипенко добежал, подпрыгнул и перевалился за борт площадки. Матрос, выколачивая о щит пушки трубку, вопросительно посмотрел на Илью. У орудия лежал чернявый моряк с закрытыми глазами. Молоденький матрос в закопченной тельняшке прокричал:

— Говоришь, убежал немец из Демянска? У нас не успеет.

Но речь свою он не закончил: упал, не донеся снаряд до орудия. Матрос с трубкой бросился к товарищу, убрал его в сторону. Илья увидел, как он пощупал пульс и прикрыл глаза молодому. Потом схватил снаряд, дослал его, закрыл замок. Выстрел оглушил парня, но моряк подтолкнул Илью к снарядному ящику, жестом пояснил, что делать.

Стрельба не прекращалась. Кругом все рвалось, трещало, дым забивал дыхание. Свист бомб, осколков, казалось Илье, ввинчивался в сердце, дурманил голову до тошноты. Раздумывать было некогда: он еле поспевал подавать снаряды.

Наташа волновалась: где Илья? Что с ним? Девушка выбралась из воронки. Ее ослепило белое, режущее пламя. Она прикрыла лицо рукавом: почудилось, что на нее надвигалась какая-то расплавленная масса. Рядом что-то упало, зашипело, Наташа чуть-чуть приподняла веки: продолговатая серебристая зажигательная бомбочка шевелилась, подрагивала. Девушка лихорадочно стала засыпать ее землей. Это было инстинктивное движение, вызванное чувством самозащиты. И бомбочка затихла под бугорком песка. Вверх пробивалась лишь струйка дыма, точно в золе пеклась картошка. Наташа вдруг подумала: «Ишь, сердитая!» Эта нелепая мысль подействовала отрезвляюще: «Чего бояться? Ведь я сама потушила ее». И в душе проснулось чувство собственной силы. Она твердила: «Я потушила! Я потушила! Я потушила!» И все так же лихорадочно сыпала землю на бомбу, пока не перестали пробиваться дымные струйки.

Наташа устало распрямилась: кто-то стонал, кричал от боли, в дымном мареве сновали люди. «Илья… Где же он?» Наташа поискала его глазами.

Неподалеку горела зажигательная бомба. Пламя подобралось к вагону, жадно лизало обшивку.

Девушка выругала себя: горит вагон, а она думает об Илье. Наташа оглянулась, словно посторонний мог услышать ее мысли, пристыдить. Она торопливо принялась за дело: нагребла в полу шинели песку, высыпала в жаркий ослепительный костер под вагоном.

Неожиданно появился Батуев. Он подобрал где-то ведро и носил в нем песок, присыпая «зажигалки». Наташу поразило его спокойствие.

— Которую? — деловито поинтересовался Цыремпил, опоражнивая ведро, словно исполнял будничную работу и кругом нет ни дыма, ни бомб, ни самолетов.

Наташа ничего не ответила. Она смотрела, как гасла бомба, брызгая расплавленными, слепящими каплями. Бомба пошипела с минуту, потухла, стала тощей и совсем не страшной.

Снова началась бомбежка. Наташа и Цыремпил пересидели налет, а потом кинулись гасить термитные костры. Как-то забылась опасность, исчез страх. Под ноги Наташи попал кусок жести. Цыремпил наскоро смастерил из него подобие лопатки, и девушке стало удобнее засыпать «зажигалки».

Тяжело дыша, пробежали Листравой и Краснов. Они несли на руках раненого. Сквозь дым девушка заметила Пацко и Хохлова. Друзья телогрейками сбивали пламя на вагоне со снарядами. Наташа, растрепанная, испачканная копотью и пылью, бегала меж воронками и побитыми вагонами, выискивала очаги пожара, гасила их. Девушке казалось, что только от нее зависит сейчас судьба сотен людей. А когда рвались бомбы, она прикрывала глаза рукавом: ей почему-то думалось, что именно лицо скорее всего зацепит осколком.

Самолеты, наконец, скрылись. Пылали вагоны, дымились свежие воронки, всюду торчали вздыбленные рельсы. Бронепоезд, забрызганный грязью, поцарапанный осколками, громоздился на пути, беспомощный и неподвижный. Наташа думала, что на нем не осталось моряков. Зенитная бронеплощадка свалилась набок, но девушке было видно, как там все еще настороженно поворачивались пушки и пулеметы. Клубы коричневого дыма застилали орудия, и они казались куцыми обрубками.