Третье пришествие. Современная фантастика Болгарии - [95]

Вместе мы рыли новые пещеры и землянки, застилали их мхом, перьями, листвой. Моя подруга сплела сандалии из мягких древесных волокон. Как-то я вышел на охоту и прикатил домой улитку величиной с тракторное колесо, но на этот раз не разрешил Королеве есть ее сырой, как она это делала прежде. Я нарезал костяным ножом мясо улитки на мелкие кусочки и сварил их в черепе-котелке. Огонь я разжег с большим трудом, но после того, как он однажды вспыхнул в нашем очаге, Королева не дала ему угаснуть. С тех пор она уже редко ела невареное или нежареное, по крайней мере, при мне.

Она родила двенадцать младенцев, не проронив при этом ни звука, хотя я видел, как она сжимает губы и на лбу ее проступает испарина. Я принял первенца, ошалев при этом от восторга, хотя за миг до того трусил отчаянно. Пуповину перерезал мечом… а потом уже стало не до радости – надо было принимать остальных, быстро обмывать их в луже, затем незамедлительно пеленать в заранее заготовленную чистую листву и подносить удивительно тихих детишек к ее груди, которая приобрела шокирующий объем…

Трое малышей родились мертвыми. Четверо скончались спустя несколько часов. Утомленная родами Королева спала. Я тоже чуть не валился от усталости, но надо было присматривать за огнем в очаге, носить воду, хоронить умерших младенцев, следить за тем, сыты ли остальные… так что времени на скорбь и умиление просто не оставалось.

Последовала еще одна сумасшедшая неделя лихорадочных трудов и забот, которым конца не было видно. С легким удивлением я мимоходом отметил про себя, что уцелевшие ребятишки – девочки, которые росли потрясающе быстро. И вместе с тем… росли их животы. Они родились крупными – и беременными. На девятый день своей жизни они начали рожать и рожали каждую неделю, не переставая, – до самой смерти.

А моя Королева буквально за одну ночь похудела, ее тело вернуло свои девичьи формы, растаяли следы первой беременности, стан стал опять гибким, стройным и молодым. С тех пор она редко вынашивала потомство, при том не полнея нисколько. Зато дочки плодоносили, воспроизводя на свет новых младенцев – моих детей и внуков одновременно…

Так я опомниться не успел, а у меня появились помощники и в охоте, и в деле возведения новых землянок под жилье, склады и грибницы, ясли и мастерские. Стремительно обветшавшую одежду из листьев сменили сотканные из древесных нитей хитоны. Лучше и прочнее стали сандалии. Купаться мы уже ходили не в одиночестве, как прежде, а в сопровождении охраны – бронекожих, как покойный Соперник, воинов, моих внуко-сыновей, которых я обучил сражаться копьями с костяными наконечниками. То есть они сами обучились – по наитию. Я всего лишь заставил их держаться строем, а не нападать беспорядочной гурьбой на отважившихся перейти нам дорогу хищников. Солдаты бдили во время купания всего нашего племени два раза в сутки – рано утром, на рассвете, и вечером, в закатных лучах солнца. Лишь пятеро Маток не покидали своих землянок, им носили воду в берестяных корытах. Они стали похожими на слоних, однако оставались по-рубенсовски красивыми, я видел в них нечто величественное и гармоничное. Да и как же мне их видеть иначе – это же мои дочери!..

Принимал своих первых внуков опять же я, и тогда меня еще сильнее пронзило ощущение свершающегося таинства рождения новой жизни. Но потом мне пришли на подмогу внучки-дочки, да и само обилие новорожденных притупило это волшебное чувство, и я уже все равнодушнее слушал тихий короткий всхлип своих новых потомков, уже без слез наблюдал, как уносят завернутых в листву умерших крошек…

Своей главной задачей я считал обучение своих отпрысков-подданных тому, чего они не умели. Хотя их врожденные навыки меня изумляли, но делали они все, подчиняясь инстинкту, механически и слепо. Я же пытался развивать у них творческое начало.

И не на последнем месте была речь.

Со временем они привыкли разговаривать. Наиболее сообразительным удавалось сложить фразу из трех слов, но обычно им хватало для общения одного слова, а остальное они «договаривали» взглядом, жестом, выражением лица – как и Королева, но она не молвила ни звука. Меня же прозвали Королем-со-Словами.

Проходя днем мимо трудящихся без устали соплеменников, я стремился каждого обласкать, погладить по волосам женщин, поцеловать в лоб девушек, обнять детишек, похлопать по плечу или пожать руку юношам и мужчинам. Королева же проходила, словно не замечая их: ни жестом, ни взглядом не проявляя теплоты и материнской заботы, хотя все при ее появлении воодушевлялись. На меня реагировали несколько иначе – лица смягчались, появлялись улыбки.

Она действовала на свой народ мобилизующе, только и всего. Ее не боялись, ей не поклонялись – просто словно переключались на более высокие обороты. Ко мне же они считали уместным проявить свои несколько блеклые по природе чувства…

Но по ночам таяла морозная корка сдержанности и равнодушия Королевы. Она даже мурлыкала что-то невнятное и нечленораздельное мне на ухо, когда я обнимал ее. Трудно это назвать даже намерением произнести слова. Однажды я настоял на том, чтобы Она попробовала сказать хоть что-нибудь. Результат ошеломил меня. Раньше я слышал звуки, издаваемые глухонемыми – это было ужасно… Я постарался забыть о своем желании научить Ее говорить. Мне стал достаточен лепет, которых лился и журчал так мило, так ласково, когда мы только-только ложились в свою постель, похожую на гнездо, и когда часами позже засыпали, обнявшись.