Третье пришествие. Современная фантастика Болгарии - [82]

– Сию минуту, Прохор Матвеевич, – пискнула та и мышью юркнула за дверь.

В коридоре она встретила слонявшегося без дела после звонка восьмиклассника.

– Ходьков, позови химичку к товарищу директору, – авторитетно распорядилась она.

– Зачем? – последовал наглый вопрос.

Над секретаршей измывались все – от последнего оболтуса до самого директора.

– Не знаю, – дернула она плечами. – Опять что-то Балевская ваша напортачила.

Услышав ненавистную фамилию, Вовик встрепенулся, мигом оценил обстановку и, слегка прихрамывая[31], рысью направился в 60-й кабинет. Глаза его мрачно сверкали.

– Что это такое, Лариса Васильевна?

Химичка долго рассматривала сережку, косясь на стоявшую Наташу. Девочка выглядела особенно хрупко и несчастно.

– Ну?

Лариса Васильевна подняла голову.

– Не знаю, – растерянно сказала учительница, когда-то мечтавшая о научно-исследовательском поприще.

– Так берите одну и узнайте!

Химичка вышла, бросив полный сострадания взгляд на Наташу.

– Проконсультируйтесь с Иваном Никанорычем, – крикнул ей вслед директор. – Явно сама не справитесь!

Учительница вспыхнула и едва удержалась, чтобы не хлопнуть дверью. Директор забарабанил толстыми пальцами по столу. Наташа подумала, что под барабанный бой в далеком 1792-м летели в корзину головы на площади Бастилии, и ей стало несказанно тоскливо и одиноко.

– Откуда взяла? Не слышу?

– Подарок, – пролепетала Наташа.

– От кого? Говори громче!

Окрик вырвал у Наташи уличающее признание:

– Мальчик… На балу Восьмого марта… Танцевали…

– Кто такой?

Наташа молча плакала. Директор брезгливо смотрел на нее. Но когда по щекам Наташи не потекла тушь, он нахмурился еще пуще: импортный грим, тьфу! Прохор Матвеевич не допускал мысли, что Наташе никогда не требовалась косметика – ни отечественная, ни импортная. Просто она была красива. И вовсе не нужно было быть драконом, чтобы это заметить. Но как-то уж повелось, что раз не криклив, так значит, не красив. А директор был из тех представителей рода человеческого, который никак не мог взять в толк, почему люди на «гнилом Западе» отдают бешеные деньги за картины и прочую бесполезную муру. (Мы тоже не понимаем, как красоту можно оценивать деньгами, но это другое дело.)

– Выдь в коридор и никуда ни шагу, – приказал директор.

Словно сквозняк вынес девочку за дверь, но не остановившись, она побежала в туалет – ее тошнило. Узнай это, директор прибавил бы к обвинениям еще одно. Как и остальные, оно было абсолютно несправедливым – Наташа в ту пору могла бы смело скакать на мифическом Единороге[32], но, как будет позже сказано, справедливости нет во всех доступных мирах… В дверь кабинета робко постучали.

– Да?.. По какому вопросу, Ходьков?

Капкан с лязгом захлопнулся.

Через двадцать минут учителей вызвали на педсовет. Учащихся доверили комсоргам и пионервожатым, а к младшим отправили шефов-старшеклассников с книжками «Русские народные сказки». Входя в зал заседаний рядом с кабинетом директора, преподаватели оглядывались на прислонившуюся к стене Наташу. Девочка изучала носки своих туфелек.

– Иван Никанорыч, что это за вещество?

– Гм… Ларисоч… Лариса Васильевна попыталась убедить меня, что это безобидная разновидность полевого шпата…

Химичка закусила нижнюю губу.

– А ваше мнение?

– Это неизвестный науке металл. Огранен наподобие драгоценного камня. Или очень редкий минерал. Тонкая работа.

Воцарилось молчание.

– Так-с-с-с… – изрек директор – Мини-юбки. Мазюкала по рожам. А вот теперь и экзотические побрякушки! Уголовщиной пахнет, товарищи! Не школьницы, а прямо девки из борделя!

– Прохор Матвеевич, – подал голос Костолевский-Делон, – вы, конечно, правы. Ну да, нарушение, но ведь женщины с пеленок не верят ни зеркалу, ни нам, мужчинам, что хороши без всяких там…

Попытка унять катастрофу шуткой провалилась. С треском.

– Я бы на вашем месте, дорогой Николай Сергеевич, – резко сказал директор, – сидел бы ниже травы и тише колодезной воды! Вам, батенька, взыскание намечается за панибратство и прочие вольности с несовершеннолетними!

Биолог, бывший чемпионом по самбо на трех подряд студенческих спартакиадах, прищурил глаза. Но промолчал. Он мог спасти Балевскую ровно так же, как это могла сделать, скажем, Настя Диденко. Преподавательница же русского и литературы лежала после инфаркта в больнице. Она удивительно быстро поправлялась (вследствие ночного посещения золотоволосой девушки с невиданными цветами в руках и при сопровождении кошмарно-прекрасного существа с этой самой девушкой в лапах. Елизавета Ильинична до конца жизни осталась убеждена, что увидела во сне бедную Наташу Балевскую, и позже с большим скандалом покинула 130-ю школу в самом конце учебного года. А через пару месяцев ее мужа отправили в Группу советских войск в Восточной Германии, и она уехала, унося горечь свою на чужую землю города Магдебурга), но, разумеется, не была в курсе происходящего. Потом она сильно об этом жалела.

Директор раздумывал над серьгами. И вдруг пожелтел и вцепился в узел галстука, словно тот душил его пестрым удавом.

– Завод номер шестьсот шесть!.. – вырвалось сдавленно у него.

Первым о причине выкинутого фортеля догадался физик и, благо сидел он довольно близко, не дал панике вспыхнуть, как пожару в пороховом погребе. Он протянул руку к серьгам и, сам немало труся, посмотрел на часы.