Третье пришествие. Современная фантастика Болгарии - [67]

Затем Нумихразор бережно поднял Наташу, поправляя сколько мог ее одежду. Он был драконоподобен как никогда. Из зубастой пасти вырывались злые синие язычки пламени, подобно конфорке газовой плиты.

– Я убью их! – прорычал он и навел голову на подвал, словно раструб огнемета.

– Н-нет… – Голос вернулся к Наташе, может быть, за миг до того, как от бандитов остались бы лишь горстки раскаленного пепла. – Нет! Не делай этого, родненький! Не убивай никого, прошу тебя… – И она тяжело закашлялась.

Нуми, шипя, как вулканическая лава под дождем, подчинился. Наташа вцепилась ему в руку – пожалуй, сейчас это была когтистая лапа, – умоляя его громким шепотом не брать греха на душу. Дракон еще подышал свирепым босоркуном[15] и с сожалением произнес:

– Живите, мерзкие черви болотного Ада! Моя царевна дарует вам свою милость… – и выдохнул гнев свой в сторону почтовых ящиков, которые свернулись, словно вылепленные из воска.

Наташа обняла его, пока звериные формы Нуминого тела сглаживались обратно в квазичеловеческое обличье, а его горящие в темноте глаза не вернули мягкий янтарный блеск. Несколько минут они стояли обнявшись – девочка и драконий мальчик, а в тишине потрескивала остывающая лужица металла.

– Полетели домой, милая? – сказал обычным своим голосом Нуми, и Наташа, сдерживая рыдания, облегченно и усердно закивала ему в плечо.

* * *

Посчитав школьный вечер 27 декабря в честь Нового года пустой тратой времени, Наташа осталась дома. Отчим взял праздничные смены, надеясь на премиальные, мать укатила к сестре на другой край города. Наташа вздохнула свободно. Она повозилась до сумерек в кухне, мучаясь над пельменями, оладьями и прочими яствами, а потом села и с чувством сыграла длинное-предлинное попурри из вальсов, оставив дверь балкона, несмотря на скверную погоду, приоткрытой.

Когда Нуми вошел, бесшумный как тень, она заметила его отражение в лакированной поверхности фортепиано. Наташа запела. Голос у нее был совсем неплохим, и назвать его истинно певческим мешало только то, что пела она чрезвычайно тихо. Для слуха дракона помеха эта была более чем преодолима. В полировке инструмента девочка видела своего чудного мальчика. Он слушал музыку как заколдованный. Таким же образом замирали, покачиваясь, кобры перед дудкой факира, и девочку в первый раз не передернуло при мысли о змеях. После долгого, как ей казалось, знакомства с Нуми, она начинала испытывать к этим существам с недоброй славой почти благосклонное любопытство. Девочка уже знала, что молодые драконьи девицы бывают ядовиты, и это ее страшно развеселило, вызвав забавное недоумение огнедышащего мальчика.

Будучи в школе скорее молчаливой, Наташа не очень терзалась дилеммой, как бы исподтишка и безопасно похвастать перед подругами своим уникальным другом. Да и подруг-то было у нее не то, чтобы негусто, а просто кот наплакал. Лучшей считалась Настя с пятого этажа, которая переписывалась с чехом (ибо родители ее не работали на секретном заводе; письма же, однако, она передавала отцу незапечатанными, потом он их отправлял с Главпочтамта). Настя имела самое сильное влияние на Наташин образ мыслей, на поведение и мнения. Училась она в девятом классе и была в нем комсоргом. Иногда это спасало Наташу от гнева учителей – Настя частенько на учкоме успевала успокоить раздражение педсовета по поводу непоявления родителей Наташи на вызовы в школу, равно как и на родительские собрания. Но Настя была человеком прямолинейным (ну, не совсем как римский десятник Георгий, про которого Наташа твердо, как никто другой, знала, что действительно сей муж заколол дракона-отщепенца), покровительствующим, и на туманный и пугливый намек Наташи на дружбу со сверхъестественным существом энергичная и ладная Настя отреагировала категорично: «Перестань как бабулька суеверничать! Еще на Лысую гору[16] в Киев на помеле захоти поехать. Не ровен час, и в Курганное тебя увезут». В поселке Курганном находилась психбольница, и Наташа замолчала. А через неделю в вышеупомянутое селение повезли трех хлопцев с ожогами второй степени, поломанными ребрами и конечностями, вопящих о бесах с глазищами, как автомобильные фары. После этого, по вполне понятным причинам, Наташа окончательно примирилась со своим положением, и ей расхотелось делиться тайной. Да и зачем? Кто бы смог ее понять лучше, чем этот, только на первый взгляд кажущийся странным парнишка, как будто одетый с головы до пят в плотно прилегающее трико с расцветкой тропической ящерицы, с прямо-таки вампирскими[17] крыльями за плечами и янтарными глазами благородного принца? Закордонная группа «Кисс» имела фасон пострашнее. Нуми же был просто сокровищем. Никто никогда не выслушивал ее так внимательно, не пытаясь сразу же давать советы, не был так отзывчив на ее вопросы, никто так естественно и нежно не брал ее за ладошку, словно стеклянную, когда Наташа начинала дрожать от всплывшей в памяти обиды в середине рассказа о нехитрой своей девчоночьей жизни. Мало у кого Наташа отваживалась поплакать на плече, чувствуя робкое и вместе с тем исполненное волшебного могущества прикосновение к своим волосам. Кто другой мчал ее на спине промеж крыльев по диковинным заграницам со скоростью пули, что странно не ощущалось как чересчур быстрое движение (когда однажды Наташу покатали на мопеде, она окоченела от страха и не любила про этот случай вспоминать). Кто, неся ее на руках, как невесту, парил над ярко освещенной Эйфелевой башней или ночной Венецией?