Третье пришествие. Современная фантастика Болгарии - [42]

– Сыздавна так было. Они следят за нами, мы за ними. Знаем кто на что горазд. И ты должен был бы знать, Евтим. Так что – не мели чепухи.

– Выходит, дорожка кровью – блеф?

– Разумеется. Чем больше витяков в засадах на холме, тем меньше стражей возле Шар. Так элементарно, что не верится даже, что клюнули на такой крючок.

– Как ты думаешь проникнуть во дворец?

– А как ты думаешь – тебе стоит доверять?

– Оскорбляешь, пресветлый…

Он зашевелился, поднял руки и откинул капюшон. Его сияющие голубые глаза уставились в ясное небо.

– Ночью над Царевецом будет гроза. Илия обещал подсобить. Адовым исчадиям туго придется.

– Ты и его позвал?

– Мало нас стало, надо друга дружку крепить. Я ему помогал в Пловдиве. Дрались плечом к плечу.

Я поежился.

– Да – спокойно кивнул он. – В Пловдиве мы провалились. Не беспокойся. Здесь уж не провороним. Всякий учится на своих ошибках. Даже я.

Я не верил своим ушам. Что же, пловдивский апокалипсис четыре года назад – это по его словам «провал»? Как невинно сказано… Там буря и пожарища свирепствовали месяцами. В конце концов мать-верени города погибла. Но и города не стало.

– Не смей судить меня, Евтим, – прошипел он, будто мысли прочел. – Вспомни Содом и Гоморру. Их Бог покарал! А в Пловдиве я-то хоть людей пощадил. А надо было?!

– А не надо ли было?

– Ты скажи! Ты – отец, ты – пастырь, твое стадо! Оглянись и скажи! Они чем-либо другим заняты, кроме как пьянством и развратом? Содом – благочестивое место в сравнении с твоим городом.

– Ты прав, я не должен тебя судить, – ответил я сухо. – Никому из нас не дано судить.

Он скованно выпрямился и навис надо мной. Черты его красивого юношеского лица исказились яростью:

– Я – воин во Христе, отец Евтимий! – задыхаясь изрек он, чеканя каждое слово. – Твой долг в заботе о спасении душ. Мой – убивать.

Я смотрел в блестящие глаза, на которые спадали золотистые кудри волос, смотрел на красивое белое лицо и на ореол лучистого света вокруг головы. И осознавал, что ненавижу его.

…Боже, самодержец мира. Обречен Тырновград. Нам не продержаться. Еще один приступ противника – и нам конец. Бойцов нет более… Чем прогневали мы Тебя, Господи, за что отказал ты нам в помощи своей? Почему Ты отвернул свой лик от нас и не внемлешь молитвам благочестивых мирян? Мессы и вечерни, все мольбы, отправленные к Тебе – мало ли их? Разве не во славу Тебе построили Святогорский храм в Тырново? Разве на нечистом месте стоит город наш, престольница царей и патриархов? Если воля твоя испытать нас, сколько же еще страданий надо вытерпеть? Ежели за грехи нас караешь, как когда чуму на нас наслал, зачем детей наказываешь да мучишь, невинные души, в чем они-то согрешили?! Бусурманы исмаильтянской веры грозят город по камешку раскинуть, а всех нас – зарезать, если не покоримся. Первенцы города моего слова ждут. А я не знаю, как поступить. Город ли сдать иноверцам или людей своих на погибель бросить. Кто же Тебе мил более, Господи, – город ли, люди ли… Грешен я, Боже, страх испытываю. Если крепость падет в бою, на меня падет грех крови невинно убиенных, за то, что не уберег их от заклания. Если сдам город, опустеет престол и ляжет на меня бремя последнего пастыря. Который грех Ты мне простишь легче? Который из них я себе смогу простить?

…Скитаюсь бесцельно по улицам до заката и прикидываю, откуда лучше наблюдать за небом над Царевецом в эту ночь. Уже в сумерках я взобрался на прогулочный минипоезд, что катился наверх, к Арбанаси. И здесь, среди роскошных коттеджей и дач, как птицы севших на склонах холма, увеселения бурлили тоже круглосуточно, но на улицах было чуточку спокойнее, чем в центре города. Я выбрал тихую аллею с каштанами и прямой видимостью на юго-запад. Едва вечер стал подкрадываться к городу и поблек дневной свет, блеснули яркие фонари уличного осветления, а над Трапезицей взметнулись фейерверки, дающие сигнал к началу ночной фиесты. Со стороны ближайшей виллы грянула джазовая музыка, но быстро утихла. На соседней скамейке устроилась влюбленная пара, прижались друг к другу и глухо заворковали. Я смотрел на юг и терпеливо ждал. Я следил за каждым нюансом или тенью по небу, насколько вообще было возможно это сделать из-за блеска города. Буря привалила с юга и вопреки всем моим стараниям успела застать меня врасплох.

Первая молния сверкнула и погасла как раз над патриаршией. Грома не последовало. Ничего не последовало, словно некто всего лишь проверял бдительность врага. Около десяти минут небо оставалось спокойным, в воздухе даже не пахло дождем. Следующая молния промелькнула за доли секунды и упала где-то в подножии холма. Электричество в восточной части Царевеца мигнуло и отключилось. Тут же новая молния разнесла главные ворота. Я предположил, что при этом вырубилась аппаратура наблюдения, потому как под стеной на короткое время разразилась паника. По восточному склону заработало аварийное освещение, и я ясно увидел взлетающего красивого синего змея. Дракон расправил крылья и поднял руки, пытаясь прогнать грозовые тучи. Молния ударила его в основу крыльев. Он в муке выгнул позвоночник, взревел от боли и штопором ринулся вниз. Я не сомневался, что страже на холме понадобится не более минуты на осознание естества грозы, прицельности молний, и на то, чтобы собраться дать отпор. Именно этот момент был решающим для нанесения главного удара, и тот, кто атаковал, не упустил нужного мгновения. За секунды воздух пропитался тяжелой горячей влагой. Из-за еле различимых в черноте неба туч прямо вниз спикировала пламенеющая колесница, запряженная парой рыже-красных крылатых коней. Со своего места я не мог различить в ней ни Илию, ни его лук, посылающий молнии, словно стрелы. Колесница врезалась в центральный купол Резиденции. Стекло вспыхнуло ослепительно, пошло трещинами и с грохотом разлетелось на куски. Хлынул дождь. Со всего холма вверх взмывали драконы, как стая испуганных ласточек. Они атаковали колесницу парами или сплетались в живой щит, заслоняя телами дворец. Илия был в ярости. Он выл, как смерч, ловко увертывался от заслонов и стрелял будто наугад. Я знал, что ему долго не продержаться, но явно цель его была не перебить драконов, а поразить видимые только ему наземные объекты. Я смотрел, словно зачарованный.