Третье правило боя [Назову себя - Зверобой] - [10]

Теперь самое главное. Алексей осторожно, чтобы не порезаться, достает из сумки и начинает аккуратно надевать мне на руки боевые перчатки с закрепленными лезвиями-когтями. Затем, так же аккуратно, — специальные кроссовки с сильно изогнутыми, чтобы не мешались при ходьбе, лезвиями. Зашнуровать — особое искусство. Сидеть все должно как влитое. Как мое собственное. А может, это уже и есть — мое собственное?!

И почти сразу же раздается звук сигнала, имитирующего гонг. Две минуты до выхода. И около трех минут мне идти по коридору. Или нам с Ним идти по коридору? Или Ему идти по коридору?

Я ведь Его практически не знаю. Пересекаемся всегда на встречных курсах. Можно сказать, почти незнакомы. Иногда мне просто противно о Нем думать.

А иногда… Возможно, не так уж сложно быть мягким, слабым, нерешительным. Не так уж сложно быть таким рассеянным и беспомощным, таким ранимым и таким беззащитным.

А ему, Зверобою, — проще?! И где бы я сейчас был, если бы не Он? Точнее, был бы вообще сейчас я, если бы не Он? Может быть, Марина потому и любила меня, что инстинктивно чувствовала во мне какой-то намек на Его присутствие. Присутствие того, кто скорее сдохнет, чем сдастся. Присутствие мужчины, рядом с которым любая женщина может наконец почувствовать себя слабой. Иногда я Его просто ненавижу. А ведь Он уже столько раз спасал мою жизнь. Не свою — а именно мою.

Нет. Думаю, все как раз наоборот. И Он — это подарок мне от Марины. Мой ангел-хранитель, как ни странно это звучит. Частичка ее души, ее силы воли, ее умения побеждать. Очень похоже на то, если вдуматься…

Меня вдруг захлестывает волна страха. Страх возникает сначала острой колющей точкой в груди, в районе сердца, затем разливается парализующей ледяной волной по всему телу. Такое знакомое ощущение. Ведь с ним я просыпаюсь каждую ночь.

Страх сдавливает мне грудь медвежьими объятьями. Я не могу даже вдохнуть глоток воздуха. Сейчас надо постараться расслабиться, переждать несколько секунд, затем, стиснув зубы, собрать все силы для мысленного рывка вверх — к запредельно высокой планке, которую я должен взять…

Есть!!! Внутри меня словно что-то взрывается, меня захлестывает волна силы, ярости, ненависти, от соприкосновения с которой мгновенно испаряется лед страха. И удивительное ощущение внутренней свободы.

Назову себя — Зверобой!!!

«Это есть наш последний и решительный Бой»

Я иду по длинному коридору. Сзади — моя команда. Почти как у боксеров. Вот только мой соперник пойдет без свиты. Не так торжественно. Зато этого расстояния ему хватит на несколько прыжков. А я иду медленно, расчетливо, лишь бы не расплескать хоть капельку энергии по дороге.

Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу.

Ничего не вижу. Сейчас я практически расфокусировал глаза: пусть отдохнут пока. Смотреть мне сейчас не на что — не на любителей же чужой крови, заполнивших Дворец Спорта.

Ничего не слышу. В ушах затычки, потом еще и шлем. В Бою мне слух не нужен, звук может только отвлечь.

Ничего никому не скажу. А с кем мне говорить-то? И о чем? Я вот Марине многое не успел сказать. Собирался — в тот день. Даже колечко успел купить. И еще Алле не успел. А все остальные — свободны, не до вас сейчас мне. И не только сейчас, уж если правду говорить.

Передо мной открывается последняя дверь, и я выхожу на Пятак. «Пятак» — так мы называем круглую площадку, обнесенную оградой из прозрачного, очень прочного пластика. Пятак чуть поменьше цирковой арены, но побольше боксерского ринга. Почему «Пятак»? А потому что он только может показаться кому-то достаточно просторным. Но когда открывается другая дверь и из нее выпрыгивает хищник, то площадь Пятака как-то стремительно сжимается почти в точку, где, кажется, и нет никакого места для маневра. Даже не Пятак — а грошик какой-то. Именно грошик, причем ломаный. Потому что столько стоит ваша жизнь, когда вы вышли на Пятак.

Четверо судей с разных сторон ограды уже заняли свои места, просунув ружья в небольшие отверстия. Если человек-боец оказывается в безвыходной ситуации, то в зверя стреляют. Только не пулей, а шприцем со снотворным. Мы же гуманисты, не забыли еще? Действует снотворное, разумеется, не мгновенно.

Пока я еще не совсем Зверобой. Я еще нужен Ему тут. Нужен, чтобы увидеть. Потому что увидеть могу только я. Это пришло ко мне еще в первом Диком Бое. Когда дверь напротив открылась, я вдруг словно увидел всю картину. Вид сверху и на несколько секунд вперед. Вас что-то удивляет? Меня — нет. Мы с Мариной очень хорошо понимали друг друга. И она всегда смотрела на меня чуть сверху. Говорил уже. Если на каблуках, то вообще на полголовы выше. А если не на каблуках, то обычно у меня на руках. Она меня слегка опекала раньше, похоже, не перестает заботиться и теперь. Не может человек пройти через девять Диких Боев. Не может. Если он один.

Звук гонга, вспышка красной лампочки наверху, и дверь напротив меня начинает открываться. В этот момент что-то словно щелкает у меня в голове, и я вижу всю картину — вид сверху и на несколько секунд вперед. Хищник вылетает на Пятак, на мгновение замирает, затем яростный прыжок на двуногого зверя. Тот, вместо того чтобы отработанным движением уклониться от этого смертельного прыжка, резко бросается вперед — на летящего ягуара, затем неожиданно падает на спину, выставляя вверх когти на трех лапах — двух задних и одной передней. И когда ягуар словно нанизывается на них, то он делает одно резкое скользящее движение — когтями правой лапы по горлу ягуара. И затем вся картина тонет в кровавой пелене…