Третье поколение - [53]

Из тех, кто вел дело Михала Творицкого, а стало, быть, и все дело, никто не мог сказать, закончено ли следствие или нет. Если считать, что следствие закон­чено, то приходится согласиться с тем, что ничего не выяснено и неизвестно, за что приниматься дальше. Ясно было одно: именно с Михала Творицкого и следо­вало начинать разбор дела. Деньги нашли у него, жене и следователям он все время лгал. Кто мог ему верить? И у работников следствия сложилось твердое убежде­ние, что ему кое-что известно и что он мог бы помочь распутать дело. На первых порах он говорил: «Я, мол, человек темный, разве мог я разобраться, как лучше поступить?»

— Вам жена говорила, как поступить.

— Мало ли что она говорила! Ей все нипочем. Она такая.

— Какая?

— День прожила, и ладно. А что я ребенку оставлю? Чем он жить будет? У него вся жизнь впереди.

Потом он начал рассказывать о своем детстве, о том, как тяжко ему приходилось, как он привык сил не ща­дить на работе.

— Я человек работящий, никому плохого не делал, я пот проливал.

— Это мы знаем, что вы пот проливали, знаем так­же, что вы сделали то дурное, что сейчас отрицаете. Вы повредили большому делу тем, что не отдали деньги.

— Это тремя-то сотнями повредил?

— Вы лжете!

— Нет, не лгу.

— Вы это по чистой совести говорите?

— Да, по чистой совести.

— А это вы когда-нибудь видали? — следователь показал ему телогрейку с деньгами, засунутыми под грязную вату. — Нам все известно. Надо только, чтобы вы сами обо всем рассказали нам. Это уменьшит вашу вину.

Творицкий смешался:

— Я думал, что деньги Седаса, а не банковские...

— Мы лучше вас знаем, что это Седас. Но вы сами расскажите.

— Нет, я не могу сказать наверное, что это Седас, но мне, как и другим, показалось...

— А мы знаем, что это Седас. И если вы не расска­жете всего, то я против вас выдвину обвинение в том, что вы ограбили банк, убили Седаса и помогли скрыть­ся тому, второму, с которым вместе вы все это сделали. Больше я говорить с вами не буду. Как хотите.

— Всегда так бывает: чуть какая напасть — все на бедного человека валят... На такого, как я. Ну, нашел я деньги и обрадовался, что легче жить будет.

— У вас банковские деньги. Где они? Либо вы бу­дете отвечать за все дело, либо признание уменьшит вашу вину.

Творицкий сидел бледный как мертвец. Его тонкие губы как будто что-то шептали. Его увели. А через день он сказал:

— Все деньги, какие я нашел, спрятаны за гумном, возле ворот. Сверху я это место присыпал корой из дро­вяника.

На следующий день следователь, не покидавший в течение всего времени деревни, где жил Творицкий, по­лучил шифрованную телеграмму и явился к Зосе. Она пошла с ним на гумно. Было двое понятых. Раскопали землю и вытащили ящик с деньгами. В конце февраля Зосю вызвали в суд свидетелем. Славочку она остави­ла у соседей. До городка доехала на подводе. А в городке Назаревский прислал за ней машину.

Назаревский изучал путаные показания Михала Тво­рицкого, ему предстояло произнести на суде обвинитель­ную речь. Суд должен был состояться там, где тысячи рабочих преображали облик местности и без малого два месяца не могли получить полностью свой зарабо­ток из-за того, что крупные государственные деньги ле­жали в ящике, зарытые в земле, за гумном у Творицко­го. Нечего и говорить, что после своего признания Тво­рицкий сразу сделался притчей во языцех. Каждому хотелось взглянуть на этого человека. «Кто его знает, мало ли что он говорит, будто только нашел эти день­ги... Кто ему поверит? Ведь он раньше говорил, что у него этих денег нет. Ничего не значит, что он в то вре­мя, когда ограбили банк, сидел в своем углу, дома. Мо­жет быть, это для того, чтобы замести следы. А на са­мом деле он и есть самая главная фигура в этом по­зорном, темном, запутанном и до сих пор не выясненном деле». Можно сказать, что такое настроение было у всей массы людей, пришедших сюда, на болото возле Двух Хат, с разных концов на большую работу. Эти люди вы­брали из своей среды судебных заседателей и с нетерпе­нием ждали выходного дня, когда должно было начать­ся рассмотрение дела.

Был ясный, погожий день. После полудня солнце сильно пригрело, и с деревьев закапала снеговая вода. Стояли последние дни февраля. С самого утра люди стали сходиться к длинному одноэтажному зданию — клубу строителей. В этом клубе насчитывалось тысяча двести мест, и все они сразу же были заняты. Кроме того, люди теснились в проходах. Пришли не только ра­бочие со строительства, но и жители окрестных дере­вень. (Надо сказать, что много народу из этих деревень работало здесь на стройке.) Ждали с нетерпением. На­конец ввели Михала Творицкого. Всех удивило, что он такой молодой, — этому впечатлению не помешала и не­бритая борода, как и всегда, разлохмаченная пятерней во все стороны. Зося со своего места заметила, что он нисколько не изменился. Только взгляд у него стал ка­кой-то растерянный. Зося подумала: «Привык к своей норе, а тут его напоказ перед всем народом вывели». Никто не знал, что женщина в большом сером платке, тихо сидевшая возле стены недалеко от сцены, — жена Михала Творицкого. Ее заметили и заговорили о ней лишь на следующий день, когда она давала свои пока­зания. Говорила она мало, скупо, то же, что в свое вре­мя твердила Михалу Творицкому, то, что рассказала Назаревскому. Суд проходил в атмосфере враждебно­сти к подсудимому со стороны тысяч людей, аккуратно собиравшихся в клубе после работы. Так же, как и следствие, суд не мог установить, кто ограбил банк. Прямых улик против Творицкого не было: во время ограбления он, как и всегда, был дома, никуда не отлу­чался.