Треснутая трубка - [2]

В дверях показалась кудрявая головка лаборантки Рены.

— К вам, Виталий Сергеевич, из совхоза…

Синичкин, пожимая мускулистую руку рыбака, попросил его пройти к столу и указал на кресло. Но прежде чем сесть, Самед Эксузьян положил перед Виталием портсигар.

— Вещица, видать, долго лежала в море, пока течением не вынесло ее на берег, — проговорил рыбак с легким кавказским акцентом.

Синичкин почувствовал на себе пристальный взгляд Эксузьяна и, сдерживая внутреннее волнение, начал рассматривать портсигар. Он и в самом деле был из серебра, на потемневшей его крышке виднелись какие-то непонятные, вероятно, нацарапанные острием ножа, знаки. Но никакой фамилии на поверхности портсигара Синичкин не обнаружил.

Виталий нажал на пружину портсигара, и тот бесшумно раскрылся. Затаив дыхание, Синичкин впился глазами в надпись на внутренней стороне крышки. Она, вероятно, была сделана старым немецким гравером: слова выведены не латинскими, а крупными каллиграфическими буквами готического шрифта.

— Штуку эту ее хозяин, видимо, получил в подарок на день рождения, — сказал Эксузьян и, словно в чем-то оправдываясь, добавил: — Мы ее в совхозе учителю немецкого языка показывали…

— Пожалуй, так, — кивнул Виталий. — Портсигар подарен какому-то механику.

— Который работал на фашистов… — уточнил рыбак.

— Если верить надписи, его хозяин и в самом деле был механиком на одном из немецких кораблей или катеров, — согласился Синичкин, подумав, что ему незачем что-то скрывать от этого большеглазого молодого армянина. — Я очень благодарен вам, Самед, что показали мне свою находку. Вчера мне нужно было срочно вылететь на родину, но тут подоспело ваше письмо, и я на два дня отложил поездку.

— Виталий Сергеевич, ведь ваш отец…

— Догадываюсь, что вы хотите сказать… Да, он служил на Черноморском флоте и в 1942 году пропал без вести. Когда вы написали, что найден портсигар какого-то Синичкина, у меня возникла надежда: а вдруг узнаю что-то об отце?.. К сожалению, она не оправдалась. Моего отца звали не Готлибом, а Сергеем, и механиком он никогда не был. К тому же, как можно поверить, чтобы советский офицер, с первых дней войны проявивший доблесть и отвагу, за что он награжден был орденом, согласился бы пойти в услужение фашистам?..

От последних слов Синичкина лицо Эксузьяна покрылось румянцем.

— Простите, Виталий Сергеевич, я… я не хотел вас расстраивать, — смущенно пробормотал он. — Мне нужно было рассказать вам… Если позволите…

Синичкин лишь теперь заметил, что Самед чем-то подавлен. Эксузьян хотел возобновить неловко прервавшийся разговор, но не мог найти нужных слов и, чтобы как-то преодолеть скованность, вынул из кармана платок и начал вытирать вспотевший лоб.

— Говорите, говорите, Самед, — подбодрил его биофилолог. — Так о чем вы собирались поведать мне?

— Мой отец, Вургун Эксузьян, после войны вернулся домой с сильно расшатанным здоровьем и много лет проболел. Он был в числе защитников Одессы. Перед уходом наших моряков из города его тяжело ранило. Прятала отца одна пожилая женщина. Потом он связался с партизанами, с их помощью устроился работать в порту, чтобы легче было выводить из строя немецкие катера… Ну, одним словом, отец часто вспоминал механика Синичкина… Говорил, что он спас его, когда группу подпольщиков схватили фашисты, от верной смерти.

— Каким же образом?

— После ареста их бросили в тюрьму и несколько дней пытали. А однажды вечером гестаповцы отобрали десять человек и, посадив на катер, вывезли в море. Допрос продолжался и там. Фашисты грозились утопить арестованных в море, если они не скажут, где укрываются партизаны. Но из патриотов не струсил ни один. От девяти арестованных гестаповцы не добились ни слова, а десятый плюнул офицеру в лицо. Тогда по приказу разъяренного фашиста солдаты поволокли его на палубу и прикончили из пистолетов.

Умолкнув, Эксузьян вновь вытер чистым платком лицо и, отпив из стакана глоток воды, стал рассказывать дальше.

— Для остальных арестованных, которые были заперты в темной каюте рядом с машинным отделением, неожиданно пришло избавление. Вдруг распахнулась дверь каюты, и все услышали голос механика катера: «Товарищи, бегите! Прыгайте в море и плывите к берегу!» Когда отец ринулся к двери, он едва не споткнулся о труп гестаповца: механик каким-то чудом сумел бесшумно прикончить обоих часовых.

— И кто был тот механик?

— О нем отец узнал только потом. До берега он добрался благополучно. Оказывается, спас их от смерти механик немецкого катера Готлиб Синичкин. Но сам он погиб: когда отец плыл к берегу, он слышал звуки выстрелов, а потом катер взлетел в воздух… Тот механик, говорил отец, был, вероятно, советским разведчиком или бойцом подпольной антифашистской группы.

Помолчав секунду, рыбак как-то по-детски доверчиво и сердечно посмотрел Синичкину в глаза.

— Я понятно рассказываю?

Синичкин, догадываясь, что Самед собирается заговорить теперь о главном, утвердительно кивнул головой.

— Я очень хорошо запомнил день, когда отец в газетах прочел, как вы изучаете язык дельфинов. Он был сильно взволнован, а ваша фотокарточка в газете просто потрясла его. «Самед! — позвал он меня, показав жестом, чтобы я присел к нему на кровать. А в глазах у самого радостные искорки, словно и не больной он вовсе. — Ты знаешь, знаешь, кто этот молодой ученый, который учит дельфинов людскому говору? Этот человек точь-в-точь похож на того Синичкина, что вытащил нас тогда из ада!» Мне трудно было сразу поверить в это, я говорил отцу, что он, может быть, толком и не запомнил своего спасителя, но отец, не отрывая взгляда от снимка в газете, твердил свое: «Зачем ты говоришь такое? Я его запомнил на всю жизнь! Провалиться мне в пучину, коль это не сын или близкий родственник механика с немецкого катера». Прочитав газетный очерк, я и сам подумал, что Готлиб Синичкин и в самом деле может быть вашим родственником.