Трепанголовы - [7]
Камбала терпеливо ждала.
Я снял её три раза подряд. Только тогда она уплыла.
ТОТ САМЫЙ ТРЕПАНГ
Кто-то схватил меня за ногу. Я вздрогнул.
Позади зелёной горой стоял Телеев. Через окошки в шлеме было видно, что он улыбается. На берегу или на катере я ни разу не видел, чтобы он улыбался, а тут под водой — пожалуйста!
Я уселся, вытянул ноги и стал фотографировать.
Я фотографировал, как работает водолаз.
Телеев брёл по дну, сильно наклонясь вперёд. Он шёл, как идут против ветра, рывками таща за собой шланг. В одной руке у него была питомза, в другой острый крюк с рукояткой — багорок.
Багорком он подбирал трепангов.
Трепангов было много. Они лежали толстые, шишковатые, припав плоскими животами ко дну.
Телеев подходил, накалывал трепанга, стряхивал его с багорка в питомзу. Мешок волочился за ним, как раздутая от проглоченной добычи змея.
Я пошёл было за Телеевым, но скоро отстал: не сразу понял, что идти надо, почти касаясь телом грунта, почти ложась и глубоко зарывая носки галош.
Каждый шаг давался мне с боя. К тому же я забыл, что меня держит на месте шланг.
— Потравить? — спросил наконец Шапулин.
— Потрави.
Он дал шлангу слабину, и идти сразу стало легче.
Я не захватил с собой багорок и помогать Телееву не мог. Я уселся около якоря. От него отходил вверх канат. Прямо надо мной на этом канате, как дирижабль на привязи, плавал катер.
Я снял его и стал собирать в пластмассовый мешок жителей морского дна.
Их я зарисую на палубе сразу же, как только поднимусь. Пока они живые, пока не изменили форму и цвет.
На камнях сидело несколько бурых актиний. При моём приближении они спрятали щупальца, сжались, замерли и стали похожи на грибы.
Лиловые, с красными пятнышками морские звёзды копошились среди камней.
Из-под одной звезды торчал белый раскисший хвост полусъеденной рыбины.
Я положил в мешок звезду, актинию, несколько трепангов.
Рядом с полусъеденной рыбиной лежал на гальке ещё один трепанг. Он был, наверное, дохлый или больной — бесцветный, желтовато-серый. Я не хотел его брать, но увидел, что шишечки на его спине шевелятся.
Бросил и его в мешок.
— Поднимаем! — сказал Шапулин.
Поднимали меня осторожно, с выдержкой.
На палубе я снял рубаху и привалился спиной к борту.
В ушах потрескивало.
Телеев был ещё на дне.
Он набрал уже третью питомзу.
Я вытряхнул содержимое своего мешка на доски.
— О, — сказал Веня, — белый трепанг!
Я удивился.
Так вот он какой, знаменитый белый трепанг!
Очень обыкновенный.
САМОЕ ВАЖНОЕ В МОРЕ
Когда мы возвращались домой, нашёл туман и закрыл берег. Через серую туманную полосу зелёным пятном пробивалась луна.
Бот шёл вдоль туманной полосы.
Мы с Телеевым сидели на палубе. Веня стоял у руля.
— Знаешь, что самое важное в море? — спросил меня Телеев.
— Компас.
— А ещё?
— Карта.
— А если подумать?
— Мотор. Без мотора пропадёшь.
Телеев встал и запахнул ватник.
— План, — сказал он. — Без плана не приходи домой.
Он ушёл в кубрик, оставив меня раздумывать над значением своих слов.
Не выдержав, я полез за ним.
— Так что же, — шёпотом спросил я, — получается? Ерунда? Ведь это не завод, а КАТЕР!
— Не ерунда, — ответил мне из темноты Телеев. — На первом месте план. Дай добычу… Спать-то ты будешь?
— Посижу наверху.
Луна и туман по-прежнему красили море зеленью. Бот поскрипывал и покачивался. Он тёрся бортом о волны, и от этого по палубе растекался слабый, невнятный шум.
Мы пришли на комбинат под утро.
СВАДЬБА
В общежитии было светло, я открыл дверь и не узнал комнату.
Посреди пола чернела яма. Торчали сломанные доски, и в глубине подполья висела паутина.
Кто-то кашлянул. Я повернулся. В коридоре стояли комендант и ещё два человека. Плечистые, в свитерах с растянутыми воротами. Сразу видно — водолазы.
— Извините, товарищ, — сказала комендант, — без вас авария получилась. Говорила я им — на цыпочках. А они — вприсядку.
Водолазы посмотрели друг на друга.
— Разошлись малость, — сказал один.
— Свадьба у нас была. Товарищ женился. Такое дело получилось.
— Вещички ваши я на это время уносила, — сказала комендант.
Я посмотрел на водолазов снизу вверх.
ЕСЛИ ТАКИЕ РАЗОЙДУТСЯ!
— И часто у вас бывают свадьбы? — спросил я.
— Часто.
— М-да. Я, знаете, сам люблю потанцевать. Но, конечно, вальс. А тут, как видно, танцевали всерьёз.
— Говорила им, чертям: легче, легче, — объясняла комендант. — Да разве послушают! Придётся вам мою комнату занять. Не в яме же спать.
— Спасибо, — ответил я и вдруг вспомнил старуху в проходной. — Мне здесь давно хорошую комнату предлагают. Очень спокойная семья. Не танцуют.
— Да бросьте вы, — сказал водолаз. — Мы вам быстро починим. Сейчас чурбачки подложим, доски набьём, покрасим. Денёк-два сохнуть будет, а потом — лучше старого. Пол мы вам теперь в две доски настелем.
— В деревнях на улице танцуют, — сказала комендант. — А тут нельзя: то дождь, то туман… Говорила я им: на цыпочках! Нет дисциплины у людей. Сразу видно — не были в армии!
— И всё-таки я уйду, — сказал я. — Мне там будет лучше.
СТАРИК СО СТАРУХОЙ
Я перетащил вещи к старухе.
— Давно бы так, — сказала она. — Вот твоя, родимый, комната.
Мы вошли в маленькую, очень чистую комнату. В ней стояли кровать и стол.
Стена над столом была вся заклеена фотографиями. На каждой фотографии был один и тот же парень — молодой, улыбчивый, в тельняшке или в бушлате.
