Тренинги свободы - [56]

Всегда довольная собственной анимальностью и всегда отчаянно задыхающаяся от собственного оппортунизма европейская практика любое такое или подобное безумное предложение объявляет фантасмагорией и забывает через какие-нибудь полчаса. Ее пути — другие пути. Если бы люди, желающие хоть в какой-то мере использовать потенциал своего разума, все-таки погрузились в духовный и ментальный лабиринт этой работы, им после первых шагов стало бы ясно, что уже три основополагающих, наполненных политическим значением понятия, чаще других используемых ими: Западная Европа, Восточная Европа, Центральная Европа, — в дальнейшем не могут быть здесь использованы.

Ясно стало бы, что в эпоху холодной войны и мирного сосуществования функция этих, позаимствованных из географии понятий заключалась в том, чтобы демократические государства могли как-то обозначить, назвать собственную особость относительно территориальной изоляции диктатур. Однако после 1989 года у двух этих, предполагающих друг друга устремлений в принципе не должно было уже быть никакой функции, понятия эти должны были утратить свою релевантность, если бы холодная война и мирное сосуществование не означали бы на обеих сторонах очень специфическую социализацию, заведомо определяющую ментальность не одного поколения, и если бы с тех пор на обеих сторонах структуры диктаторских и демократических институций в соответствии с общими потребностями были в корне преобразованы. Последнее так и не произошло. Напротив. Старые демократии по сей день с помощью этих понятий обеспечивают свою особость и прикрывают свои структурные проблемы, что, естественно, противоречит их же собственным универсальным интересам; что же касается новых демократий, то они, ориентируясь на эти понятия, приводят в действие те свои духовные и ментальные структуры, которые способствуют выживанию диктаторских институций и не дают укрепиться демократическому мышлению.

Границы и зияющие пропасти, которые лишают Европу возможности определить себя как самостоятельную власть или хотя бы, с опытом двух мировых войн за плечами, уверенно стоять на ногах, проходят совсем не там и совсем не так, где и как их находят и называют в интересах сохранения оппортунистической практики. Если бы нашлось несколько человек, которые начали бы работу над Великой Европейской Энциклопедией, то, по всей очевидности, это предполагало бы понимание следующего.

Существует мощный ментальный водораздел между монархиями и республиками. Существует еще более мощный водораздел между колониальными державами и теми европейскими нациями и государствами, у которых никогда не было колоний или не было больших колоний или которые сами находились на положении колоний. Среди первых существует очень существенное различие между теми, кто почти без сопротивления отказался от колоний или отдал их другим, и теми, кто жестокими методами боролся за то, чтобы их удержать. Базу, ствол Европейского Союза сегодня образуют бывшие колониальные державы. По-другому, вероятно, и быть не может, — ведь европейскую администрацию можно создать, лишь обладая этим имперским опытом. Однако опыт, необходимый для управления, неотделим от системы неосмысленных, не выраженных в конкретных положениях имперских жестов и стремлений, и этой системой Англия и Франция с регулярностью железнодорожного расписания сводят на нет перспективные интересы европейской интеграции, в этих своих действиях почти всегда перетягивая на свою сторону Германию, которая уже вследствие своего великодержавного потенциала считает лестной для себя такую привилегированную позицию.

Колониальные основы Европейского Союза сегодня создаются в первую очередь не художественными и материальными ценностями, накопленными за сотни лет работорговли, рабовладения и грабежа (хотя, конечно, и ими тоже), но тем огромным знанием, которое вырастает из опыта многовекового управления чужими мирами. Знание это сообщает этим обществам напряженную и устойчивую внутреннюю структуру, то исключительное самообладание, которым, очевидно, обладают лишь испанцы, французы, голландцы и англичане. Однако с точки зрения виртуального европейского сообщества далеко не все равно, отрефлектировано ли, гуманизировано ли это знание. Боснийская война показала как будто, что знание это — неотрефлектированное, сырое и анимальное. Если генерал Жанвье (Janvier) освободил своих попавших в плен солдат ценой того, что голландские голубые каски, сложив руки на груди, наблюдали, как угоняют и приканчивают вверенных их заботам жителей Сребреницы, то Франция, при содействии президента Ширака, спрятала собственные универсальные идеи глубоко в карман, другой рукой вытащив из другого кармана оставшуюся неотрефлектированной колониальную практику алжирской войны.

Есть однако еще более значительный, исторически еще более глубоко проходящий водораздел между отдельными европейскими народами, нациями и государствами: водораздел этот обусловлен различием в уровне урбанизации. Порой эта граница проходит не между государствами, а между регионами. В Венгрии к востоку от Дуная человек живет на другом уровне урбанизации, чем к западу от Дуная, так же как в Северной Германии урбанистическая ментальность совсем иная, чем на юге. Затем: есть нации с самостоятельной философией; есть нации, у которых есть философы, но нет самостоятельной философии; есть в Европе и такие нации, у которых и философов-то нет. Есть нации, чья новая история находится скорее под влиянием Реформации, в то время как у других — под влиянием Просвещения. Значительный водораздел проходит между теми европейскими государствами, история которых богата демократическим опытом, и другими, которые по-свойски чувствуют себя скорее в истории диктатур и деспотических режимов. Европу можно также разделить на зоны, существенно отличающиеся друг от друга по уровню технологической зрелости и технической развитости; это означает, что в одних зонах господствует дух продуктивности, в других — разве что дух репродуктивности, а есть зоны, где и последний отсутствует. Разделенность континента в период холодной войны, напротив, оставила после себя, и, очевидно, на долгое время, такую специализацию, где географическое положение действительно играет важную роль. В западной половине Европы прошла и может считаться завершенной буржуазная эмансипация, в восточной же половине живут люди, оставшиеся во всех отношениях неэмансипированными. Неэмансипированы и женщины, и мужчины; даже если они голубые, то все равно неэмансипированы; а главное, все они неэмансипированы перед лицом своего государства. Когда видишь этот глубокий географический водораздел, возникает ощущение, что по разным его сторонам живут разные биологические виды. Далее, есть тут и известные религиозные границы и пропасти между католиками и протестантами, между католико-протестантами и православными, между христианами и мусульманами, и эти границы опять же по-своему, не совпадая с вышеназванными границами, разделяют хорошо известную, казалось бы, карту.