Требуется Золушка средних лет - [11]

— Ну, иди, иди, — отпустила она его. — Ставь чайник. — И добавила, смеясь, поскольку он не трогался с места: — На студию опоздаем!..

На съемку она поехала в куртке Аллы Алексеевны, мамы Матвея, и ее же сапожках, правда, на два размера больше, чем требовалось. Но все это только добавляло веселого куража в их совместное предприятие. И в этом лихом состоянии она за считанные минуты превратила его в того самого смешного вихрастого мальчишку, лопоухого и веснушчатого, который неизменно вставал перед ее глазами, когда Леля упоминала о своем соседе Матвее Качалине.

А он, захваченный водоворотом ощущений, сыграл так отчаянно, бесшабашно, так весело и страстно, что ни у кого не осталось сомнений — главный герой найден.

Не теряя времени на снятие грима, Катя и Матвей поехали к Леле за ключами.

Она уже сидела напротив шефа у противоположной стены его огромного кабинета и раскладывала по ящикам стола сваленные грудой рабочие папки, когда зазвонил телефон.

Леля сняла трубку и, услышав голос Матвея, прикрыла ее рукой:

— Господи! Я уже не знаю, что и думать, — тихо зашипела она. — Ты где?

— Внизу в машине, — засмеялся Матвей. — Давай неси ключи, а то Катюша голая-босая, а ей на работу.

Леля накинула шубку, извинилась перед шефом и спустилась вниз.

Она не сразу узнала Матвея, а узнав, всплеснула руками. Он захохотал, схватил ее в охапку и закружил.

— Лелька, я роль получил!

— Поставь меня немедленно на землю, — отбивалась Леля и, освободившись наконец от его ручищ, сказала: — Медведь! Поздравляю! — Она заглянула в машину и погрозила Катерине пальцем.

Та только развела руками.

— Спасибо! Но это не главное! — загадочно заявил Матвей.

— Нет? А что же тогда главное?

— Я влюбился, понимаешь?!

— Опять? — деланно изумилась Леля. — И надолго на сей раз?

— На сей раз навсегда!

Матвей охватил ее лицо ладонями, смачно поцеловал в нос, сел за руль, и они укатили.

Леля помахала вслед удаляющейся машине и взглянула вверх. Буданов стоял у окна и смотрел на нее.

Она запахнула шубку и поспешила обратно, размышляя, хорошо это или плохо, — то, что Буданов видел разыгравшуюся под окнами сценку?

10

Приближался день Лелиного рождения, а значит, обязательная встреча с отцом. Поначалу на этих маленьких семейных торжествах присутствовала и Зоя, жена отца, но постепенно под разными предлогами перестала участвовать в их редких праздниках. Теперь они встречались с мачехой, только когда Леля приезжала с поздравлениями к Егору Кузьмичу, раз в год.

Она не понимала, чем вызвала столь сильную неприязнь со стороны этой женщины, но чувствовала, что та отторгает ее всеми фибрами своей души. «А может, и нет у нее никакой души», — думала Леля, больше всего жалея страдающего отца.

Но на сей раз мачеха превзошла самое себя в диком своем стремлении развести любящих друг друга людей: купила билеты в театр именно на пятницу, день Лелиного рождения.

И Егор Кузьмич, прекрасно сознавая, что в данной ситуации не должен идти на поводу у жены, понимая движущие ею тайные мотивы, сторону дочери вновь принять не решился и мучился от этого еще больше. Наверное, он был слабым человеком.

Леля не обижалась на отца, и каждый раз, когда тот пытался объясниться, мягко прерывала: «Не надо, папа, я все понимаю».

«Ужин на двоих», как они называли свои встречи, перенесли на неопределенное время, но Егор Кузьмич, чувствуя свою вину перед дочерью, все же придумал для нее маленький праздник втайне от недоброй жены.

В своей вотчине Буданов завел строгие порядки. Здесь не пили кофе, не толпились с сигаретами в специально отведенных для этого местах, не слонялись по кабинетам с дружескими визитами. А застолья по поводу и без повода были исключены категорически. Чествовали только юбиляров. Ритуал был краток и неизменен: в кабинете шефа виновнику торжества вручали роскошный букет и некий конверт, звучал начальственный спич, выпивался бокал шампанского и все возвращались на рабочие места.

Именно поэтому в свой день рождения Леля шла на работу без торта, без шампанского и без ощущения праздника. Но праздник все же состоялся!

Еще издали она заметила припаркованную машину отца. Тот тоже увидел ее и вышел навстречу — красивый, подтянутый, в элегантной короткой дубленке, с огромным букетом чайных роз. Она побежала и обняла его вместе с цветами, вдыхая смешанный аромат дорогого одеколона и нежных нераспустившихся еще бутонов.

Отец засмеялся, легонько отстранил ее, положил букет на крышу своего серебристого «Рено» и достал из кармана узкий бархатный футляр.

— Это тебе, дочка. Двадцать пять лет — чудесный возраст. Жизнь тебя не очень-то баловала. И я, увы, оказался не слишком хорошим отцом. Но я люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива.

Леля открыла футляр и ахнула: на белой шелковой подкладке лежала изящная золотая розочка с бриллиантовой капелькой росы на причудливо изогнутом тонком лепестке.

— Спасибо, папа! Ты замечательный отец, и я тоже очень, очень люблю тебя и хочу, чтобы ты был счастлив.

Они обнялись и немного постояли так, отец и дочь, самые близкие люди на земле.

— Ну, беги, дочка, — первым заговорил Егор Кузьмич. — А то вон какой-то суровый товарищ давно уже посматривает на нас весьма неодобрительно.