Травяной венок. Том 2 - [11]

– Когда уехал Марк Антоний, появились серьезные признаки такого поворота событий. Теперь путь для этого наверняка закрыт! Могу предсказать, что Варий на пару недель поубавит свою активность, а затем начнет снова – с менее важных персон. Бестия не в счет, всем известны его волчьи повадки. И бедный Луций Котта не получил тех оплеух, что ему положены. Аврелии Котты сильны, но не любят Луция. Им по душе дети его дяди Марка Котты, рожденные от Рутилии, – Марий умолк, брови его непроизвольно двигались. – Конечно же, реальное уязвимое место Вария – то, что он не римлянин. Я римлянин. Ты тоже. Он – нет. Он не понимает этого.

Скавр не клюнул на его наживку.

– Этого не понимают ни Филипп, ни Цепион, – сказал он презрительно.

Глава 4

Месяца, который выделили Силон и Мутил на мобилизацию, оказалось достаточно. Однако к концу его ни одна армия италиков не выступила, и произошло это по двум причинам. С первой Мутил согласился, а вторая приводила его в отчаяние. Переговоры с предводителями Этрурии и Умбрии шли черепашьими шагами, и никто в военном совете, так же как и в большом совете, не хотел начинать агрессию, пока не будет иметь представление, к каким результатам она может привести. Мутил это понимал. Но была здесь и странная нерешительность – кому выступить первыми – не из трусости, а от застарелого многовекового благоговейного страха перед Римом, и это Мутил считал предосудительным.

– Давайте подождем, пока Рим не сделает первый шаг, – сказал Силон на военном совете.

– Давайте подождем, пока Рим не сделает первый шаг, – сказал Луций Фравк на большом совете.

Узнав о том, что марсы передали сенату документ с объявлением войны, Мутил пришел в бешенство, решив, что Рим сразу же объявит мобилизацию. Но Силон ни в чем не раскаивался.

– Это нужно было сделать, – утверждал он. – Есть законы войны, но есть и законы, определяющие каждый аспект человеческого поведения. Рим не сможет заявить, что не был предупрежден.

Следуя этой логике, Мутил не смог бы ни сказать, ни сделать ничего, что заставило бы его коллег – италийских вождей изменить свое мнение: Рим должен рассматриваться как страна, первой совершившая агрессию.

– Если мы двинемся сейчас, мы перебьем их! – кричал Мутил на военном совете.

В то же время и с теми же словами его представитель Гай Требатий выступал на большом совете.

– Вы же понимаете, что чем больше времени мы дадим Риму на приготовления, тем меньше вероятность нашей победы! Тот факт, что никто в Риме не получает никаких известий от нас, является самым большим нашим преимуществом! Мы должны выступить! Мы должны выступить завтра! Если мы промедлим, мы проиграем!

Но все остальные с серьезным видом покачали головами, кроме самнита Мария Эгнатия, коллеги Мутила по военному совету. Не поддержал Мутила и Силон, хотя и признал правоту его слов.

Как ни настаивали самниты, ответ был один: это было бы неправильно.

Побоище в Аскуле также не произвело должного впечатления. Глава пиценов Гай Видацилий отказался послать гарнизон в город для отражения ответных мер Рима. Ответные меры римлян будут приняты нескоро или же, по его мнению, их может не быть вовсе.

– Мы должны выступить! – снова и снова призывал Мутил. – Крестьяне говорят, что это нужно сделать в течение зимы, нет причин откладывать до весны! Мы должны выступить!

Но выступать не хотел никто, и никто не двинулся с места.

Именно поэтому первые признаки бунта были замечены среди самнитов. Никто не рассматривал событие в Аскуле как восстание. Город просто устал терпеть гнет и отомстил. Самнитское же население, достаточно многочисленное в Кампании и сильно перемешавшееся с римлянами и латинянами, в течение поколений накапливало свое недовольство и ненависть, которые вылились в восстание.

Сервий Сульпиций Гальба доставил первые конкретные сведения о нем, явившись в Рим в феврале потрепанным и без свиты.

Новый старший консул, Луций Юлий Цезарь, сразу же созвал сенат для слушания сообщения Гальбы.

– Я был узником в Ноле в течение шести недель, – поведал Гальба притихшей палате. – Я послал весть о моем возвращении, прежде чем доехал до Нолы. В мои намерения не входило посещение Нолы, но поскольку я находился поблизости, а в Ноле многочисленное самнитское население, в последний момент я решил завернуть туда. Остановился у одной старой женщины, матери моего лучшего друга – римлянки, разумеется. И она рассказала, что в Ноле творятся странные вещи. Вдруг римлянам и латинянам стало невозможно покупать на рынке товары, даже продукты! Ее слугам пришлось на повозке отправиться в Ацерру за припасами. Когда мы шли по городу, вид моих ликторов и солдат вызывал у толпы крики и шиканье, но никак нельзя было установить, кто ответствен за такое поведение.

Гальба был подавлен, опасаясь, что повесть о его приключениях окажется не слишком воодушевляющей.

– Ночью, после моего прибытия в Нолу, самниты закрыли городские ворота и полностью заняли город. Все римляне и латиняне были арестованы и находились в своих домах под охраной. Самниты стояли у всех входов и выходов. И там я оставался до тех пор, пока принимавшей меня женщине не удалось три дня назад отвлечь внимание стражи от задних ворот, чтобы на время выскользнуть из дома. Одетый самнитским торговцем, я сумел бежать через городские ворота прежде, чем была послана погоня.