Travel Агнец - [13]

— Женщина будет ночью тайком курить в окно и воровать из бара порто, потому что она не может пить ту гадость, которую они называют столовым вином. И ей плевать, что порто — это аперитив, она будет пить его вместо столового вина, и вместо апредижистива, и вместо еды, а все остальное ей претит. — Что ты делала сегодня до обеда? Ты была в Conciergerie? — Где? Ах, Консьержери! Ну да, конечно. — Что там сейчас, гильотина или виселица? — Что-то я есть плохо говорить французский. Что вы спросить? — Она была в зоопарке. Она шлялась по городу. Она перелезла через забор музея Родена и гуляла по саду в обеденный перерыв. Она познакомилась с клошаром (обладателем диплома по философии) недалеко от Palais de Justice. Они пили вино и курили, сидя на траве, и клошар учил ее арго. На прощание утащил русский коробок спичек. Она разговорилась с арабами в маленьком кафе, и они научили ее варить настоящий арабский кофе с пряностями. А Париж похож на кладбище. Париж — памятник закатившейся Европе. Соборы, мосты, сытые ухоженные физиономии, надушенные шейные платки, субтильные мальчики, похожие на девочек и девочки, непохожие на француженок, прустовские «les joies artistiques»,[26] интернациональные отары туристов и таблички: здесь жил Мане, здесь творил Модильяни, здесь умер тот, там умер другой, все мертвы, все мертво, стерильная европейская деревня, не забудьте оплатить прикосновение к нашему славному прошлому. Они говорят: «Россия — это потенциальные рынки сбыта. Россия — это возможность выгодных инвестиций». Они брешут. Они сами не понимают, что Россия для них — это новая энергия и свежая кровь. Кто сказал, что Россия — «сырьевой придаток Запада»? Это Запад — денежный придаток России. Но, Боже, почему у них так свободно дышится?!.

И вот бывает — Париж, вечер, кафе, клоун вытворяет немыслимые па на площади у фонтана, и жутко хочется плакать. Или — Коктебель, набережная, фланирующая толпа, приятели-художники, торгующие украшениями из кожи, много вина, мало рассудка, и — по-прежнему хочется плакать. Или — Аттика, маленький отель, прилепившийся к подножию горы, море внизу, развалины пиратской крепости посреди оливковой рощи, котенок, поймавший цикаду и теперь носящийся по террасе со стрекочущей цикадой в зубах и напоминающий автомобиль с моторчиком, и — душат слезы. Или — Москва, Варшава, Питер, Крыжополь — но плакать хочется все равно. Дома, в поезде, в автобусе, в самолете, во сне — разрыдаться, вымыться изнутри, вычистить эти авгиевы конюшни, выплеснуть весь этот хлам и шлаки. Все эти судороги смыслов, объедки воспоминаний, огрызки мест. — Хотеть… Хотеть Мужчина… Хотеть спать Мужчина… Хотеть всегда… Интегрировать ноль бесконечность… Бояться Мужчина не звонить… Бояться звонить не знать что сказать… Бояться не тот мужчина… Не знать кто… Подставлять новый переменная… Подставлять лицо дождь… Минимизировать… Звонить колокольчик… Стучать дверь сосед громко играть музыка… Плохой музыка… Бездуховный… Разобыденствлять ритуал… Очень шибко сильно Дальний Восток однако… Охота и собирательство… Бить барабан—Бить бубен… Бить голова стена—Слышать голова голоса и гудение… Путать слова… Обстоятельства складываться… Зависеть обстоятельства… Отец далеко… Отец наш есть небеса… Имя святится… Царствие приидит… Воля быть яко земля и небеса… Хлеб насущный дать мы днесь… Оставлять наш долги яки мы оставить должники наш… Не вводить искушение… Избавлять от лукавого… Ибо Твой есть царствие сила слава Отец и Сын и Святой Дух… Аминь… Не мочь говорить… Акациевый триптаминовый культ… Товарищ совершать имя товарищи сделка определенный доверенность мочь требовать возмещение произведенный свой счет расход если сделка совершаться необходимый интерес товарищи… Культурошок… Голодать… Видеть насквозь… Разрез вдоль прямая… Причаститься раба Божий… Гулять один… Гулять вечер… Причудливый улочка центр город… Взаимообразно… Осязать речь… Дышать глубоко… Хотеть плакать… Просить прощение… Просить прощение Мужчина деревья кот кактус окно компьютер француз друзья Отец грибы цветы хозяйка-алкоголичка издатель преподаватель песок время родители Теофания французские знакомые клан… Просить за все… Что помнить и не помнить… Простить…

Но мы сильные. Мы не можем себе этого позволить. Что о нас подумают? Мы зарабатываем деньги, кропаем дипломы и диссертации, собираемся поехать в Тибет, в Мексику, на Валаам, уйти в монастырь, ждем звонков, рефлексируем, рассуждаем о смысле и предназначении, ищем новые джинсы, не находим времени встретиться, садимся на диету, выстраиваем социальную ситуацию, суетимся, заплетаем дрэды, участвуем в конгрессах, ищем шторы под цвет глаз, читаем умные книжки, покупаем молоко, переписываем последний фильм Тарантино, заводим будильник, курим марихуану, впадаем в истерику из-за отключенного телефона, боремся за место под Солнцем (я противопоставлюсь, я согласна на место под Луной, кому-нибудь еще нужно? никому? тогда это будет только мое место, merci beaucoup), учим санскрит, обеспокоены состоянием здоровья президента, жаждем признания, занимаемся у-шу и тайцзы-цюань, не высыпаемся, сходим с ума, смотрим боевики, экономим, удаляем аппендицит и гланды, коллекционируем нэцке, трахаемся, цитируем Боэция, Абеляра, Гваттари, гуру, лечимся у экстрасенсов, тратим по три часа на дорогу, занимаемся шейпингом, вызываем сантехников, плетем интриги, исповедуемся перед Пасхой, пьем, рожаем детей, ожидаем грядущей синхронизации галактической оси, предсказанной в хрониках майя, обожаем Диззи Гиллеспи, не прислоняемся к дверям, умираем. И не понимаем, что в жизни бывают, может быть, одна-две настоящих встречи. Когда внутри раскрывается бездна и надо не испугаться, и шагнуть, и провалиться. Но мы слишком заняты. Мы все — Бодхисаттвы. Мы озабочены судьбами наших кланов. К черту нирвану. Мы — остаемся. V — А ты, когда секса нет, лучше пишешь или хуже? — Хуже. — А до меня ты как писала? У тебя до меня кто-то был? — Иногда был, потом не был, потом вроде как был, но не у меня, а потом не у меня не был. И я всегда знала, что тебя встречу, и писала авансом. Как будто ты уже есть. — А ты сделай вид, что меня нет, и пиши авансом. По будням. — Лучше ты сделай вид, что будней нет.