Трава и дым - [2]

В тот же миг внучок его нагнулся

И сорвал отличный белый гриб.

Свидригайлов вовсе не для смеха

Заряжает скользкий револьвер —

Барин, мол, в Америку уехал…

«Аз», «Добро», но всех главнее «Хер».

Бабочка с хрустальным перезвоном

Чокается с лампочкой и пьет

Сумерки, как дачник чай с лимоном,

А Ставрогин все-таки идет

На чердак в соседи к пыльной швабре…

В дальней чаще полыхает скит.

Над столом на медном канделябре

Кроткая карамора сидит.

Облако, прошитое пунктиром.

Поплавок, кувшинка, стрекоза.

Тишина, влетевшая в квартиру.

Широко раскрытые глаза.

1985

«Есть мир и Бог; мир, человек и Бог…»

Е.Л.Ш.

Сделай себе пару очков, которые называются «очками смерти»,

и через эти «очки смерти» смотри на все.

Савонарола

1

Есть мир и Бог; мир, человек и Бог;

Открытость миру и открытость Богу;

Есть камень у развилки трех дорог

И путник, выбирающий дорогу.

… Погибли все — и тот, кто захотел

Разбогатеть и поскакал направо,

И кто свернул туда, где власть и слава…

Лишь тот, кто выбрал смерть, остался цел.

2

Есть лес и снег, пустыня и вода,

Круг Зодиака, воздух, время года,

Земля и небо, слава и свобода,

Отчаянье и память, «нет» и «да».

Есть ад и рай с его рукой-лучом,

Пророки, маги, звезды, птицы, листья,

Художник, гравирующий мечом,

Боец-монах, сражающийся кистью:

Зеленый север, желтый юг, восток

Белее снега, красный запад, синий

Слепящий Центр; молитва, пепел, иней

И человек, который одинок.

3

Я полюбил тебя, бессонный человечек.

Огромный коридор наполнен тишиной.

В окне стоит зима, и черно-белый вечер

Похож на зеркало основой ледяной.

В колодце темноты скользят смешные люди.

Прижавшись лбом к стеклу, не разжимая век,

Тот мальчик видит все, что было, есть и будет.

Над эллипсом катка порхает редкий снег.

Есть только то, что есть; он встанет на колени,

И двор под окнами, каток, асфальт, подъезд

Окажутся на дне почти прозрачной тени

Пространства-времени, похожего на крест.

Есть только то, чего как будто нет.

Внутри другой зимы я выбегу из школы,

И он подарит мне очки Савонаролы,

Чтоб я смотрел сквозь них на разноцветный свет.

1997

«В трухлявой Аркадии, в царстве прогрызенных пней…»

В трухлявой Аркадии, в царстве прогрызенных пней,

В компании гусениц и сизокрылых громадин

Жуков, в лабиринте сосновых корней,

На шишках, присыпанных хвоей, нагревшейся за день,

Под стрекот кузнечиков, возле дороги, почти

У остановки, но с той стороны, у забора,

Ведущего к пляжу, мы ждали автобус, который

Приходит из города в пятницу после шести.

И он приходил, и, нагнувшись, я видел в просвете

Над черным асфальтом и пыльной дорожкой за ним

Ботинки, сандалии, кеды приехавших этим

Вечерним автобусом солнечно полупустым.

Потом громыхало, стрижи рисовали грозу,

Но нас не давали в обиду бессмертные боги.

Мы были живыми на этой зеркальной дороге,

Бегущей вдоль сосен над речкой, блестящей внизу.

1997

Голос

Сквозь ватное время, сквозь воздух, мелькая,

Как бабочка в елках над тенью от стула,

В затянутых наледью стеклах трамвая,

В густых спотыканьях невнятного гула…

Внутри треугольников и полукружий,

Сквозь блики на поручнях, в точке покоя

Нам было предсказано что-то такое,

Что все остальное осталось снаружи.

Осталось спокойно держать на весу

Снопы и царапины света на грани

Пустой пустоты, в черно-белом лесу,

Среди отражений цветов на поляне.

Осталось стоять, как живой человек,

В трамвае, гремящем то громче, то тише

Сквозь ватное время, танцующий снег

И голос, которого тут не услышишь.

1997

«Видение философа Хомы…»

Видение философа Хомы:

Простор, как сон, и шелковистая трава…

Потом — прозрачно-обморочный лес,

Сухая шапка мха.

Потом — пустые точки близких звезд,

Ночная неподвижная листва,

Испуганные жаркие глаза,

Холодная рука.

Потом — в невероятной тишине,

Как призраки, белея в темноте,

Вы медленно идете по траве,

И те же, и не те.

1987

«Любовь, как Чингачгук, всегда точна…»

Любовь, как Чингачгук, всегда точна

И несложна, как музыка в рекламе;

Как трель будильника в прозрачных дебрях сна,

Она по-птичьи кружится над нами.

Есть много слов, одно из них душа,

Крылатая, что бесконечно кстати…

Шуршит песок; старушки неспеша

Вдоль берега гуляют на закате,

Как школьницы, попарно… Мягкий свет,

Попискивая, тает и лучится;

Морская гладь, как тысячи монет,

Искрится, серебрится, золотится…

Рекламный ролик — это как мечта

О взрослости: табачный сумрак бара,

Луи Армстронг, труба, тромбон, гитара;

Прохладной улицы ночная пустота,

В которой чуть тревожно и легко

Дышать и двигаться, опережая горе,

И, главное, все это далеко,

Как противоположный берег моря;

Как то, чего на самом деле нет,

Но как бы есть — что в неком смысле даже

Чудеснее… Часы поют рассвет;

Индеец целится и, значит, не промажет.

1986

«В пустоте из полиэтилена…»

В пустоте из полиэтилена

С непривычки можно задохнуться.

По стволам течет туман, как пена

С помазка на стол по краю блюдца.

Лес стоит испуганный и гладкий,

Выцветший и бархатный с изнанки;

На песке ржавеют в беспорядке

Ведра и расплющенные банки.

Чтобы не оглохнуть от беззвучья,

Как улитка, спрячься за очками;

Белизна цепляется за сучья

И на землю падает клоками;

Задевая розовый репейник,

Пролетает пепельная птица;

Тишина шипит, как муравейник,

И никак не хочет расступиться.

1987

Письмо

То серебристый дождь, то ватный коридор