Транзит - [20]

Модератор посмотрел на свои часы и сказал, что нам, наверное, пора идти. В коридоре он поравнялся со мной, а Джулиан и Луи ушли вперед.

– Вы нервничаете, – спросил он, – когда выступаете? – На какое-то время он замешкался, пропуская людей, идущих навстречу, а затем снова нагнал меня. – Мне обычно очень приятно, когда меня приглашают, – добавил он, – но каждый раз, когда мероприятие заканчивается, я испытываю радость.

Мы дошли до конца коридора и открыли дверь; за ней в темноте можно было разглядеть геометрические фигуры английского сада. Дождь рваной пеленой падал на прямоугольные лужайки. В ста ярдах от нас стоял большой освещенный шатер. Модератор сказал, что, похоже, нам придется пробежаться до него. Мы выскочили в темноту и дождь и устремились по прямой дорожке, покрытой гравием, ведущей ко входу в шатер. Остальные бежали впереди, Джулиан вскрикивал и придерживал пиджак над головой. Шатер стоял дальше, чем казалось сначала, и, пока мы бежали, дождь полил пуще прежнего. Модератор всё время оглядывался на меня, проверяя, не отстаю ли я. Наконец мы добрались до входа, насквозь мокрые и запыхавшиеся. Волосы Луи падали ему на лицо мокрыми прядями, похожими на крысиные хвостики. Рубашка Джулиана на плечах и спине покрылась мокрыми пятнами. На жестких, упругих волосах модератора повисли маленькие дрожащие капли, которые он стряхнул с себя, как животное, вылезшее из воды. На входе нас встретил мужчина с папкой в руках, который недоуменно спросил модератора, почему тот не провел нас по крытому пути. Он показал на него ручкой – крытый переход шел вдоль сада прямо к тому месту, где мы стояли. Модератор смущенно рассмеялся и сказал, что не знал о нем, никто ему не сказал. Мужчина молча выслушал его объяснение. Очевидно, сказал он, что организаторы фестиваля не позволили бы посетителям, не говоря уже об участниках, прийти на мероприятие промокшими до нитки. К сожалению, больше он ничего не может для нас сделать. Зрители уже заняли свои места, а мы и так затянули с началом. Нам придется пройти внутрь – он посмотрел на нас, краснолицых, с мокрыми и взъерошенными волосами, – как есть.

Он провел нас через вход, занавешенный черной тканью, в закулисье импровизированной сцены. Оттуда было слышно бормотание из зала. Сзади сцена представляла собой конструкцию из досок и строительных каркасов, но спереди она была гладкой, белой и хорошо освещенной. Четыре стула располагались вокруг микрофонов так, чтобы было удобнее вести дискуссию. Рядом с каждым из них находился маленький столик, на котором стояли стакан и бутылка воды. Мы вышли на сцену, и аудитория затихла. Свет в зале становился всё более тусклым, так что вскоре лица людей погрузились в темноту, а на сцене, казалось, стало еще светлее.

– Мы по адресу пришли? – спросил Джулиан, обращаясь в темноту и оглядываясь по сторонам в притворном замешательстве. – Мы ищем, где проходит конкурс мокрых маек. Нам сказали, это здесь.

Публика рассмеялась. Джулиан встряхнул пиджак и снова надел его, скорчив недовольное лицо.

– Обещаю вам, мокрые авторы гораздо лучше сухих, – добавил он поверх второй волны смеха.

В темноте было слышно, как зрители поудобнее устраиваются на местах.

Джулиан занял первый стул, а Луи сел рядом с ним. Затем место занял модератор, и я села последней. Модератор смеялся над репликами Джулиана вместе со всеми, закинув ногу на ногу; его невыразительные глаза рассматривали интерьер шатра. Он открыл блокнот и положил его на колени. Я увидела, что на странице что-то написано. Луи слушал Джулиана, немного обнажив свои коричневые зубы.

– Люди говорят, что иногда я бываю слишком нахальным, – сказал Джулиан зрителям. – Я не всегда понимаю, когда веду себя так, и окружающим приходится мне об этом сообщать. Некоторые писатели прикидываются застенчивыми, но не я. Вы хотите смотреть на тихих писателей, на терзаемые души, на художников, на тех, кто говорит, что ненавидит всё это внимание к себе. На таких, как Луи, – сказал он, и публика рассмеялась. Луи тоже рассмеялся, обнажая зубы еще сильнее, его бледно-голубые глаза с желтоватыми белками следили за лицом Джулиана. – Луи из тех, кто утверждает, что им действительно нравится писательство как процесс, – сказал Джулиан. – Он как те люди, которые говорят, что любили ходить в школу. Я же ненавижу писать. Мне приходится заставлять кого-то массировать мне плечи, держать на коленях грелку. Я делаю это только ради внимания, которое смогу получить после, – я, как собака, жду угощения.

Модератор посматривал на свои записи с выученным равнодушием. Было очевидно, что он упустил свою возможность вступить. Дискуссия набирала обороты самостоятельно, как поезд, ушедший без него. Вода стекала по моим волосам за воротник пальто.

Все писатели, продолжил Джулиан, ищут внимания: зачем еще мы бы сидели здесь на сцене? Дело в том, сказал он, что нам не хватило внимания в детстве, и теперь наши родители расплачиваются за это. Любой писатель, который отрицает в себе инфантильное желание мести, по его мнению, просто лжец. Писательство – это способ восстановить справедливость. Чтобы найти этому подтверждение, нужно всего лишь посмотреть на людей, которые по каким-то причинам опасаются твоей честности.