Транссибирский экспресс - [11]

Шрифт
Интервал

Однажды Паша Фокин вместе со своим знакомым Ипполитом Николаевичем сидел на террасе небольшого кафе. Сквозь жалкий прошлогодний плющ, обвивающий недавно выкрашенную изгородь, просматривалась солнечная московская улица. Разгоряченный несколькими кружками пива, Паша перегнулся через стол и с жаром говорил, дыша прямо в лицо Ипполиту Николаевичу:

— И вообще, я больше не могу, клянусь вам, чем хотите клянусь, я погибаю! Мне конец. Перед вами нормальный живой труп. Меня нет. Понимаете, как личности, как Паши Фокина меня нет! Я ничего не помню, все забыл. Вот, например, какой там был магазин? — Паша указал на дом напротив.

— Где? — испуганно обернулся Ипполит Николаевич. — Здесь? В этом доме была шляпная мастерская Валуцкой.

— Вот видите! — с торжеством сказал Паша. — А я не помню! Я деградирую! Я уже четыре месяца без работы. Я инженер, специалист, таких, как я, — он доверительно понизил голос, — надо на руках носить, пыль сдувать, а я только что на паперти не стоял...

— Ну, насчет паперти, допустим, уж слишком. — Ипполит Николаевич оглядел элегантный костюм Паши. — А насчет работы — кто же мешает? Поступите на службу.

— Это на какую же?

— Ну-у... — Ипполит Николаевич водил пальцем по краю пивной кружки. — Есть разные возможности... Смотря кому служить... Вообще-то, я от таких дел далек, но, если вспомнить, у меня были знакомые из этих... тоже из бывших. Я сам в этом ничего не понимаю, но они говорят, что сложа руки не сидят. — Он взглянул на Пашу и снова опустил глаза.

Паша, медленно соображая, в упор смотрел на Ипполита Николаевича, брови его поползли вверх.

— Что-о?! Чтоб Паша Фокин лез в политику! Да за кого вы меня?.. — Паша начал было угрожающе приподниматься, но Ипполит Николаевич бойко перебил его:

— Сядьте и не кричите. Я сам никакой политикой не занимаюсь и другим не советую. А вам я предлагал помочь устроиться в советское учреждение по специальности.

Паша саркастически захохотал, откинувшись на спинку стула, потом вновь перегнулся через стол.

— Принципиально не пойду, — сверкая глазами, тихо сказал он. — Я и ушел из принципа. Ко мне начальника «спустили», как они теперь говорят, из рабфака, из раб-фа-ка! — Тут Паша вдруг замер, сделал паузу и громко, не торопясь, заговорил снова: — А канареек, уважаемый Иван Иванович, нужно фосфором кормить и кальцием!

— Что с вами? — изумился Ипполит Николаевич и недоуменно уставился на Пашу.

Фокин глазами показал в сторону, туда, где молоденькая официантка смахивала на поднос остатки с пустых столиков.

— Подслушивают, здесь все подслушивают! — страстно зашептал Паша, потом громко сказал: — Барышня, принесите нам с товарищем еще по кружке!

— Ой! А пива вся кончилась, я вам последнюю налила, — простодушно огорчилась девушка.

— А-а-а, она кончилась! — протянул Паша, с иронией посмотрев на Ипполита Николаевича. — Видали? Пивы и той нету! Пи-вы! — И опять пригнулся к Ипполиту Николаевичу: — Нет, я понял, только бежать, бежать отсюда! Нет-нет, без политики, упаси боже, никакой политики! Я не с ними, я не против них, я уеду — и все! И вам, между прочим, советую.

— Это куда же вы советуете?

— А хоть в Харбин. Мне Зверев — может, слыхали — писал оттуда. Он получает... — Паша наклонился к самому уху Ипполита Николаевича и зашептал: — Шестьсот долларов! В неделю!

— Ну, это вы, допустим, загнули, — усомнился Ипполит Николаевич.

— Ну пусть не шестьсот, но он все имеет, все! Там русских полно, Вертинский! Что вы! И никакой политики! Никакой борьбы! Инженер — и все! Как бог буду жить!

Ипполит Николаевич, давно уже с тоской оглядывающийся по сторонам, выждал для приличия паузу, потом забрал с соседнего стула шляпу и портфель:

— Ну, мне пора!

Паша оставил на столе деньги, и они направились на улицу. При выходе с террасы обоим пришлось задержаться, пропуская грузовик с поющими молодыми людьми и девушками в красных косынках. Грузовик выскочил из-за поворота и, разбрызгивая лужи, оставшиеся после недавно прошедшего дождя, скрылся за углом соседнего дома.

— Ну вот, — сказал Паша, показывая на забрызганные водой ботинки, — нет, кто куда, а я в Харбин! Хватит с меня! — И вдруг кинулся бежать.

— Вы куда? — растерянно спросил и без того перепуганный Ипполит Николаевич, но Паша уже уцепился за поручни переполненного трамвая.

4

Казалось, что приближенный мощными окулярами бинокля японский флаг, развевающийся над зданием «Фудзи-банка», находится совсем рядом. Чадьяров повел бинокль вниз, перед ним промелькнули окна и стали видны улица и подъезд здания. Улица была пустынна, только на углу, то и дело озираясь, маячил какой-то человек. Сквозь шум воды в ванной Чадьяров слышал доносившийся из кабинета монотонный голос Ильи Алексеевича, который, копошась в его бумагах, как всегда, докладывал о событиях минувшего вечера.

Последние три дня наблюдений за «Фудзи-банком» совершенно убедили Чадьярова в том, что там готовятся к чему-то серьезному.

Солнце зашло за облако, и Чадьяров чуть приоткрыл узкую створку окна ванной, прижался к стене и слегка высунулся, чтобы лучше было видно улицу. Он не делал этого раньше, потому что солнечный луч, отразившись в стеклах бинокля, мог привлечь к себе внимание тех, за кем наблюдал. Теперь Чадьяров видел не только того, кто стоял рядом с «Фудзи-банком», но и второго, прохаживающегося в конце улицы. Вдруг этот второй замахал руками, и тот, что стоял у банка, кинулся в подъезд. Через мгновение оттуда вышли несколько хорошо одетых господ, а в конце улицы появились два больших лимузина. У банка машины остановились. Встречающие замерли в низком поклоне.


Еще от автора Никита Сергеевич Михалков
Территория моей любви

Книга знаменитого режиссера и актера Никиты Михалкова – замечательный пример яркой автобиографической прозы. Частная жизнь и творчество сплетены здесь неразрывно. Начав со своей родословной (в числе предков автора – сподвижники Дмитрия Донского и Ермака, бояре Ивана Грозного и Василий Суриков), Никита Михалков переходит к воспоминаниям о матери, отце – авторе гимна СССР и новой России. За интереснейшей историей отношений со старшим братом, известным кинорежиссером, следует рассказ о своих детях – Ане, Наде, Степане, Артеме.Новые, порой неожиданные для читателя грани в судьбе автора открывает его доверительный рассказ о многих эпизодах личной жизни.


Мои дневники

Это мои записные книжки, которые я начал вести во время службы в армии, а точней, на Тихоокеанском флоте. Сорок лет катались они со мной по городам и весям, я почти никому их не показывал, продолжая записывать «для памяти» то, что мне казалось интересным, и относился к ним как к рабочему инструменту.Что же касается моих флотских дневников, вообще не понимаю, почему я в свое время их не уничтожил. Конечно, они не содержали секретных сведений. Но тот, кто жил в советское время, может представить, куда бы укатились мои мечты о режиссуре, попадись это записки на глаза какому-нибудь дяденьке со Старой площади или тётеньке из парткома «Мосфильма».


Право и Правда. Манифест просвещенного консерватизма

Сегодня в год столетнего юбилея двух русских революций мы предлагаем читательскому вниманию новое издание Манифеста просвещенного консерватизма под названием «Право и Правда».Его автор – выдающийся кинорежиссер и общественный деятель Никита Михалков.Надеемся, что посвященный российской консервативной идеологии Манифест, написанный простым, ясным и афористичным языком не только вызовет читательский интерес, но и послужит:«трезвым напоминанием о том, что время великих потрясений для России – это наша национальная трагедия и наша личная беда, и что век XXI станет для всех нас тем временем, когда мы начнём, наконец, жить по законам нормальной человеческой логики – без революций и контрреволюций».Книга адресована широкому кругу читателей.


Публичное одиночество

Что думает о любви и жизни главный режиссер страны? Как относится мэтр кинематографа к власти и демократии? Обижается ли, когда его называют барином? И почему всемирная слава всегда приводит к глобальному одиночеству?..Все, что делает Никита Михалков, вызывает самый пристальный интерес публики. О его творчестве спорят, им восхищаются, ему подражают… Однако, как почти каждого большого художника, его не всегда понимают и принимают современники.Не случайно свою книгу Никита Сергеевич назвал «Публичное одиночество» и поделился в ней своими размышлениями о самых разных творческих, культурных и жизненных вопросах: о вере, власти, женщинах, ксенофобии, монархии, великих актерах и многом-многом другом…«Это не воспоминания, написанные годы спустя, которых так много сегодня и в которых любые прошлые события и лица могут быть освещены и представлены в «нужном свете».


Свой среди чужих, чужой среди своих

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Бесогон. Россия между прошлым и будущим

«Русская цивилизация» и «русский либерализм», прошлое, настоящее и будущее России и русского мира, свобода слова и личная ответственность, украинский вопрос, проблемы школьного образования в нашей стране – вот лишь небольшой круг тем, поднимаемых в данной книге известным режиссером и актером Никитой Михалковым.Книга написана по мотивам авторской программы Никиты Михалкова «Бесогон ТВ», каждый выпуск которой на федеральном канале Россия 24 собирает многомиллионную зрительскую аудиторию.В этой книге автор возвращается к историческим аспектам развития России, дает личную оценку социальных и политических процессов, происходящих как внутри нашей страны, так и в мире.


Рекомендуем почитать
22 июня над границей

Сергей Наумов относится к тем авторам, кто создавал славу легендарного ныне "Искателя" 1970 – 80-х годов. Произведения Наумова посвящены разведчикам, добывавшим сведения в тылах вермахта, и подвигам пограничников.


Взять свой камень

В ночь на 22 июня 1941 года при переходе границы гибнет связной советской армейской разведки. Успевший получить от него документы капитан-пограничник таинственно исчезает вместе с машиной, груженой ценностями и архивом. На розыски отправлена спецгруппа под командованием капитана Волкова. Разведчикам противостоит опытный и хитрый противник, стремящийся первым раскрыть тайну груза.Роман является вторым из цикла о приключениях советского разведчика Антона Волкова.


Щит и меч

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха.


Противостояние

Повесть «Противостояние» Ю. С. Семенова объединяет с предыдущими повестями «Петровка, 38» и «Огарева, 6» один герой — полковник Костенко. Это остросюжетное детективное произведение рассказывает об ответственной и мужественной работе советской милиции, связанной с разоблачением и поимкой, рецидивиста и убийцы, бывшего власовца Николая Кротова.