Транснациональное в русской культуре. Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XV - [33]

* * *

Переписка Е.Б. Смеловой с Э.Л. Радловым началась после того, как она переехала в Гельсингфорс. Произошло это, по-видимому, летом 1899 г. Причины этого шага нам неизвестны; ни родственников, ни друзей в Финляндии у нее не было; мать ее осталась в России[284]; финский язык она не знала, но неплохо (хотя и не в совершенстве) владела шведским. Судя по всему, перед отъездом Смелова встретилась с Э.Л. Радловым и попросила у него совета и рекомендаций к знакомым ему обитателям финляндской столицы. Радлов принял самое искреннее участие в судьбе своей бывшей ученицы, о чем свидетельствуют установившийся с первого же письма откровенный дружеский тон и ее первоначально довольно подробные отчеты о гельсингфорсских знакомствах и обустройстве на новом месте:

Глубокоуважаемый Эрнест Львович ‹…›

Что сказать Вам о себе? Как и следовало ожидать, имею всего одну ученицу по русск‹ому› яз‹ыку›. Занимаюсь франц‹узским› яз‹ыком› с женою профессора Миккола[285], она же со мной занимается шведским. Миккола очень милые люди, она моих лет, романистка и переводчица, преимущественно беллетр‹истических› произведений. С занятиями по философии мне неудача: философов нет, так как один, Rein[286], назначен канцлером и лекции не читает, а другой командирован за границу. Читать философские науки поручено педагогу Ruin[287], но он начнет лекции лишь после Рождества, а пока я слушаю у него историю педагогики, чтобы привыкнуть к быстрой шведской речи. Здесь полная свобода слушания лекций, так что мне пришлось только заявить Rein и Ruin’у о своем желании посещать лекции. История педагогики читается совершенно в том же объеме, как у нас на курсах. Едва ли и по психологии курс будет обширнее. Я достала себе «Психологию» Rein’а[288] в том объеме, как она читается здесь на женск‹их› педагог‹ических› курсах, и могу сказать, что нам Каринский[289] читал несравненно серьезнее. Вообще, как говорит Манд‹е›льштам[290], здесь требования к студентам довольно снисходительны, и он советует мне поступить в университет, так как это откроет мне впоследствии двери в финские лицеи, где труд хорошо оплачивается. – Круг знакомых моих по-прежнему очень ограничен. Отношения очень натянуты между русск‹ими› и финнами, целая туча недоразумений встала между людьми. Легко приобрести знакомства среди русских, но, пожалуй, на первых порах, когда меня еще не знают, это создаст мне фальшивое и двойственное положение. Познакомилась с женою Манд‹е›л‹ьштама›[291]. Она – моя ровесница, еще девочкой была влюблена в него, и эта привязанность была всем известна. Его первая жена, умирая, сказала ему, что она уверена в его женитьбе на этой девушке. Впрочем, Вам, вероятно, известны все эти романические подробности. Здесь этот брак – предмет больших толков. Пора кончать свою болтовню. В конце ноября буду в Петербурге. Всего доброго.

Глубоко уважающая Вас

Е. Смелова.

Что детишки Ваши? (23 сентября 1899 г.)

Участие Радлова в делах Смеловой не ограничилось рекомендациями; предполагая, что ей не удастся сразу найти достаточно уроков, чтобы заработать на жизнь (как и оказалось в действительности), он предложил ей другой заработок – переводческий. В 1899 г. Э.Л. Радлов договорился с Л.Ф. Пантелеевым[292] об издании в двух томах исследования А. Гаусрата[293] «Weltverbesserer im Mittelalter»[294]. Радлов, согласно распространенной в то время практике, выступил в роли титульного редактора, черновой же перевод должна была сделать его свояченица О.А. Давыдова[295]. По каким-то причинам она выполнила только начало работы, а для окончания потребовалось привлечь другого переводчика, и Радлов обратился к Смеловой, которая с благодарностью это предложение приняла. В самом начале уже цитированного письма от 23 сентября 1899 г. она писала:

‹…› благодарю Вас за память обо мне. Сегодня уже добыла книгу из универ‹ситетской› библиот‹еки›, чтобы не терять времени, пока выпишут мне ее из-за границы, и принимаюсь за работу.

Работа шла споро, законченный перевод первого тома Смелова, по-видимому, привезла в конце ноября (об этой поездке она упоминает в письме от 9 ноября), второй том перевела к январю. Качество перевода, по-видимому, вполне устроило и Радлова, и Пантелеева, а уровень гонорара – Смелову. К весне 1900 г. оба тома вышли из печати[296].

Глубокоуважаемый Эрнест Львович, еще раз благодарю. Деньги (100 р‹ублей›) получила без всяких затруднений. Окончательный же расчет будьте так любезны сделать за меня, когда будет нужно. Я осталась должна Пант‹елееву› еще за ту работу ‹за перевод первого тома› (несколько рублей), но расчесть с ним не могла, так как ни у него, ни у меня книги не оказалось. (9 января 1900 г.)

‹…› простите, что так задерживаю перевод. ‹…› теперь, когда перевод кончен, я схватила инфлюэнцу. В первый же день, как можно будет выйти, вышлю его Вам. (28 января 1900 г.)

‹…› побывала я у Пантелеева, и он взялся выслать мне деньги в Гельсингфорс по выходе «Арнольдистов». Всего, за обе работы, я получила уже с него 200 рубл‹ей›. В «Арнольде Брешианском», по его расчету, – он считал при мне по книге, – вышло, к моему удовольствию, большее число листов, чем я думала осенью, а именно: 8½. Относительно «Арнольдистов» я ему сказала, что 7 листов переведено Ольгою Александровною. (13 апреля 1900 г.)